Информационная война сейчас была на руку: всякое заблуждение нефтяников, будь то поставщики или потребители, повышало напряжение в их рядах, несло разнотолки и подталкивало фазу агрессии к завершению. Затем должна была последовать фаза массового покаяния – Смотрящий хорошо знал психологию голодных и алчных олигархов. Как только начнут ломать тюбетейки, шапки и кипы, становиться в просящие позы, следует ожидать резкого притока инвестиций.
Еще в начале своей карьеры реформатора Сторчак взял за правило высшим пилотажем управления считать условие, когда реформы проводятся на деньги тех, против кого эти реформы направлены. Умирающие сами обязаны заботиться о своих гробах и оплачивать раскопку могил.
Вопреки ожиданиям, агрессия не снижалась, давление на Осколково увеличивалось, нефтянка начала подпитывать не только журналистов, но и правозащитников, заговорили о правах на информацию и общечеловеческих ценностях. Особенно свирепствовали по поводу шарашек – мол, на территории Осколкова введен сталинский режим, молодых ученых содержат в камерах, в полной изоляции от мира, и вынуждают работать. Знали бы они, как эти нечистые на руку гении мечтали угодить в такие благоустроенные тюрьмы, ибо им светили реальные, с большими сроками за мошенничество и хищения в особо крупных размерах.
Сдержать этот напор было несложно, однако когда вступила тяжелая артиллерия в виде обеих палат парламента, пришлось с пользой для дела вынести кое-какой сор из избы. Ни о какой публичности речи быть не могло, к очередному обследованию допустили только известного авторитетного академика, медийного детского врача и представителей от палат парламента. И тут обнаружилось, что пресса писала правду: всего за месяц, прошедший между ревизиями, девятиметровый монолит выгрызли изнутри настолько, что в некоторых местах оставалась корка чуть толще консервной банки. А последующая проверка установила, каким образом злоумышленники, невзирая даже на личный контроль Филина, продолжали выедать железную руку!
Оказывается, на случай ядерного нападения еще во времена «холодной войны» все корпуса НИИ зернобобовых связали подземными галереями. Один из таких бетонированных ходов вел в подвал сгоревшего здания, которым воспользовались расхитители. Они беспрепятственно проникали к основанию столпа и все это время добывали, кстати сказать, очень мягкий и пластичный металл. Кроме того, служба внутренней охраны обнаружила еще два подземных хода, которые пробивались с помощью гастарбайтеров на территорию технопарка со стороны МКАД, к счастью незавершенных.
Молодых ученых на фабрику гениев собирали со всей страны поштучно, через десятки конкурсов, индивидуальных и длительных бесед с каждым. Комиссию возглавлял сам Церковер – тонкий психолог и знаток человеческих слабостей. Он изучал даже родословные кандидатов, дабы проследить генетику умственных возможностей, проверял по своим оперативным каналам на предмет склонности к противоправным действиям живых и мертвых родственников, использовал для отбора многие наработки физиономистов и хиромантов, когда-то еще в лагере начитавшись подпольного издания Ломброзо. Ничто не спасло – воровали все поголовно, используя для этого весь интеллектуальный потенциал, причем тащили не только металл, но и дорогостоящее оборудование, закупленное за рубежом, деньги, отпущенные на исследования, и кукурузу с полей.
И на этот раз сдавать в прокуратуру Сторчак никого не стал, позволил Филину временно открыть третью шарашку в лабораторном корпусе и посадить изобретательных гениев под надзор охраны, которая уже давно выполняла функции внутренней полиции.
Скрыть эти факты уже было трудно, но все-таки возможно, хотя бы на срок, пока Церковер окончательно не поправится. Однако начальник разведки Филин, будучи подчиненным напрямую, пришел и все в деталях доложил Осколу. В том числе и о том, что вся фабрика гениев – гордость и заслуга Церковера – помещена в шарашки под надзор внутренней полиции и теперь даже в столовую ходит строем.
Тут не выдержала даже телесная молодость, и марлевая повязка не спасла – произошел инсульт, и Церковера разбил паралич правой стороны. Когда Сторчак узнал об этом и примчался в технопарк, Оскол лежал, опутанный трубками, обставленный аппаратурой и что-то невнятно бормочущий. Он шевелил кулаком и часто мигал одним глазом – второй был прикрыт веком, словно у спящего. Однако дежурившие рядом две медсестры его понимали и на минуту удалились из комнаты. Старик раскрыл руку – там оказался ключ с привязанной к нему засаленной цветастой тряпочкой, свитой в шнурок.
Церковер предусмотрел все, в том числе и утрату дара речи. В сейфе, замурованном в стену, на самом видном месте, поверх многочисленных папок с бумагами и каких-то слежавшихся свертков, оказалось три пронумерованных пакета, адресованных Смотрящему. Тут же, не отходя от больного, он поочередно вскрыл их и бегло ознакомился с содержимым.
В первом Оскол наказывал сохранить остатки свидетельства применения неведомого топлива – достать оставшуюся от железной руки жестянку из пожарища, спрессовать и положить на ответственное хранение в банк. Во втором он переводил в подчинение Сторчака всю зону Д, которой управлял единолично, вместе со службой разведки, самим Филиным, аналитиками, шарашками и драгоценным архивом.
Но самым важным оказался третий, в котором Церковер просил обратить самое пристальное внимание на музей Забытых Вещей в Великом Новгороде и приводил план неотложных действий, исполнить которые предстояло в течение двух ближайших суток.
Сторчак запер сейф, машинально хотел спрятать ключ в карман, но увидел протянутую, трясущуюся руку Оскола и требовательный взор единственного видящего глаза…
10
В музее Забытых Вещей Сколот был в последний раз полтора года назад, поздней осенью, когда вернулся с истока реки Ура.
Тогда его переполняли восторженные надежды и удовлетворение от выполненного урока: в распоряжение Стратига он привез результат одиннадцатилетнего своего пребывания в Сколе – так называлась школа, куда Авеги приносили Соль Знаний, проще говоря, вразумляли отроков древнему искусству управления материями. Сколотов было всего трое, и каждый изучал свое направление в этом искусстве, и шел по своему пути познания, хотя перед всеми стояла одна и та же задача – воспроизводство забытых, утраченных человечеством видов естественно получаемых энергий. В то время Стратиг гордился своим детищем – программой «Соларис» и несколько раз наведывался на Тариги, чтобы лично убедиться, как продвигаются дела с восстановлением технологии получения топлива на основе фотосинтеза. Сколот занимался этой темой весь срок учебы, и еще пять лет назад первые образцы топлива были произведены и испытаны на специальном секретном полигоне, который построил Мамонт, будучи Страгой Нового Света. Однако Стратиг после испытаний забраковал продукт, поскольку сразу же выявилось его двойное назначение: соларис можно было использовать и как оружие. Заряженный в обыкновенный баллон со взрывателем, по принципу вакуумной бомбы, он был способен стереть в порошок среднее европейское государство.
Новый соларис создавался на той же основе, однако со строго мирными качествами и под опосредованным наблюдением Стратига, поэтому претензий быть не могло. Сколот теперь вернулся с килограммом готового продукта, упакованного в простой солдатский вещмешок, безопасного, как гранитная крошка, например, которой посыпают тротуары, однако вершитель судеб вдруг заметно потерял интерес. Его печальный и суровый взор не дрогнул, даже когда ученик продемонстрировал неведомый миру вид топлива, который с виду и в самом деле напоминал каменную красноватую крошку. Сколот активизировал несколько гранул, расплавил в камине сначала жестяной совок, потом массивные, кованые каминные щипцы – огня хватило бы еще, чтоб года два отапливать просторное жилище, но Стратиг велел затушить огонь и остался сидеть с отсутствующим видом.
