– Погоди… – выдавил он. – Если солариса там нет, не загорится.
– Все равно не смей! Сам же говорил – это мечта человечества… это будущее… Ну послушай меня! Зачем?.. Своими руками?..
Ее намагниченный голос увядал, речь становилась бессвязной. Потом она и вовсе замолчала, ибо даже дышала с трудом. С волос теперь, словно из костра, поднимались искры и таяли в дубовых ветвях. Показалось, в зарешеченных окнах вспыхнуло пламя, но это мигнул ярким светом брошенный на землю фонарик – перегорели батареи. Сторожевой старый пес прибрел к флигелю, тревожно понюхал воздух, огляделся и так же неспешно удалился со вздыбленной на загривке шерстью.
Когда начало светать, Сколот расцепил руки, экскурсоводша тотчас оторвалась от его куртки, откатилась в сторону, однако тут же вскочила на ноги и обрела голос:
– Ну что ты делаешь, блаженный?! Только пожара нам здесь не хватало! Да тебя надо изолировать!
– Солариса здесь нет, – проговорил он, разгибая очужевшее тело. – Стратиг сдал…
– Что?!..
– Я столько горькой соли съел, чтобы восстановить технологию топлива! И вот так, за здорово живешь, отдать китайцам?! А они нам что дали? Порох?!
– Не кричи – сторожа разбудишь! – вдруг спохватилась Дара. – Лучше принеси огнетушитель. У входа висит…
– Нет, я понимаю – борьба Востока и Запада, – зашептал Сколот, – равновесие полюсов, баланс сил… Но почему опять за наш счет? Да, я рассуждаю эгоистично…
– Не рассуждай, – наставительно оборвала экскурсоводша. – Повинуйся року.
– Я и повинуюсь, – облегченно отозвался он.
Дара оббежала флигель, придирчиво заглядывая в окна, принюхалась.
– Нет, вроде дымом не пахнет… А если где затлело? Ты что? Полыхнет, и пожарка не успеет. Там столько экспонатов!
– Не бойся. Здесь уже не загорится.
Она не поверила, покрутила пальцем у виска и убежала за огнетушителем. В это время за воротами парка блеснул и погас свет автомобильных фар, и поспешность, с которой из музея выскочил сторож, встряхнула Сколота – это мог быть Стратиг! Когда машина въехала на территорию музея и зарулила на стоянку, он уже стоял там, преграждая путь.
И увидел сквозь лобовое стекло расплывчатое женское лицо, обрамленное узором серебристого венца…
Водительская дверца распахнулась, но Зазноба не вышла из машины, а лишь выставила свои маленькие ножки и стала снимать ботинки.
– Семь часов за рулем, устала, – как ни в чем не бывало проговорила она. – Не обращай внимания… Приехала на Мауру, а тебя нет, только старое кострище. Рассказывай, как сбежал с горы.
Сколот обошел машину, заглянул внутрь – на заднем сиденье лежала его зачехленная гитара.
– Следом за журавлями, – скупо отозвался он, сдерживая накат мутной волны предчувствия. – Косяк в ловушку занесло…
– У тебя все просто. Помню, критическая масса желания…
– И это не всегда помогает, – признался он, вспомнив зал времени. – Меня преследуют неудачи.
– Из круга Валги не вырвешься…
– Ты привезла гитару? – поинтересовался он, подавляя желание спросить об отце.
Зазноба с удовольствием вытянула босые беспалые ноги.
– Как и обещала… Эх, поспать бы немного… Ты где здесь обосновался? В приюте для Странников?
– Нет, у меня будка на причале. – Сколот извлек гитару из машины и стащил чехол. – Хочешь, провожу?
– Лучше спой, – попросила Дара.
Он перебрал струны непослушными, отвыкшими пальцами и играть не стал.
– Знаешь, без твоих песен стало пусто в переходе на Пушкинской, – проговорила Зазноба. – Там теперь какой-то парень поет, о гении-алхимике, собственного сочинения. На вид вас не отличить… И по выходным – целая группа из девушек с гитарами и в кожаных одеждах. Исполняют твои песни. Народу собирается, даже на улице стоят… Еще поклонники приходят, особенно поклонницы. По всей Москве висят твои портреты. «Найти и обезвредить особо опасного преступника». Оказывается, ты насильник, фальшивомонетчик и террорист. А кто-то рядом рисует графитти, пишет, что ты – гений. Реклама такая. На твоей точке до сих пор держат засаду, надеются – вернешься…
– Иногда скучаю по тому времени, – сказал Сколот, однако развивать ностальгические признания не стал, опасаясь нарваться на ее нравоучения.
– Я приехала за тобой, – вдруг заявила Дара. – Находиться здесь опасно.
– Но я никому не показывался на глаза! Иначе Валга не позволила бы ждать здесь.
– Это не ты, – успокоила Дара. – Недавно сюда приезжал важный ночной гость. Об этом уже наутро кощеям было известно. Музей попал под их пристальное наблюдение. Поэтому закрывается на ремонт.
– Здесь только что был ремонт!
– Косметический и очень неудачный. Теперь будет капитальный. Пусть забытые вещи отдохнут от людей.
– Все равно никуда не поеду, пока Стратига не дождусь.
– Он сюда долго теперь не приедет.
– Почему?
– Потому что ты несколько часов назад устроил пожар на химическом заводе Китая, – сообщила она. – Горит несколько корпусов секретной лаборатории. Китайцы скоро будут здесь, а они ничуть не лучше кощеев. Стратиг вынужден был изменить маршрут. И теперь тебе лучше отсидеться в укромном месте.
– Я его предупреждал: соларис не достанется никому, – мстительно произнес Сколот.
– Он бы и так никому не достался. Но ты опять проявил самовольство и не повиновался року. Спалил надежды Поднебесной. А это тебе не дома наркобаронов, и даже не ночные бабочки с оборванными крыльями… Нет, твое место на Мауре. Сейчас ступай к Валге, она снимет повязку и смирительную рубашку.
– Даже за волю в ловушку не вернусь!
– Сам побежишь, – усмехнулась Зазноба.
Не выпуская гитары, он опустился перед ней на колени.
– Отец там?.. Скажи, отца переправили на Мауру? Его вытащили из румынской тюрьмы?
– Вытащили. – Дара не спеша расчесала гребнем волосы и вновь надела его на голову. – А ты очень похож на Мамонта, особенно в утренних сумерках… Только он уже на Урале. И Стратиг уехал туда же. Так что ты зря здесь торчишь. Впрочем, нет… Иди к Валге! Твой час пробил. Распустит рубашку, и поедем.
– Но мне тоже надо на Урал!
– Да я бы тебя с удовольствием отвезла…
– Ну так поехали!
– На Мауре тебя крашеная Валькирия ждет, – щурясь на восходящее солнце, проговорила Зазноба. – Правда, космы отстригла, но твой золотой венец не потеряла. Теперь она – Карна…
* * *
В зале времени на циферблатах часов уже светилась позолота, хотя все еще горел торшер, под которым престарелая Дара вязала на спицах. Она молча отложила вязку, взяла со стола толстый моток ниток и, надев его Сколоту на руки, стала сматывать в клубок.
