На заднем сиденье своего новенького BMW-750 я рассматривал
свой нос в зеркало.
В общем, ничего. Избирателям понравится. Особенно
избирательницам.
И дышу нормально. И может, храпеть перестану.
Позвонил секретарше.
– Найди мне кого-нибудь, кто сценической речью
занимается. Лучшего. Срочно. Чтоб завтра уже у меня был.
Заехал в офис.
Брежнев размахивал газетой и истерично орал, что мы его не
уважаем.
Желтая пресса.
Написали, что нам от Брежнева только имя нужно. Что он
заводной болванчик, а не лидер партии. Что он повторяет все, что я ему скажу.
Вызвал начальника пресс-службы.
– Ты что себе позволяешь? Ты какое имя позоришь? А?
– Ну это ведь желтая пресса…
Он лысый, и в тридцать с небольшим у него уже огромный
живот.
– Недопустимо! Перед выборами! С желтой прессой надо
дружить! Можно сливать им информацию о наших конкурентах! Или еще о ком-нибудь!
Чья это работа, в конце концов?
– Мы им будем информацию сливать, они нами попользуются
пару месяцев, а потом нас на первой полосе разместят – как неофициальный
источник.
Я заметил: все лысые – упрямые.
– Через пару месяцев уже не посмеют!
Я орал на него, наблюдая, как на лысине выступают капельки
пота.
– Ладно. Я все сделаю.
Никто не замечает мой новый нос. Или делают вид.
Вызвал Лену.
Ей девятнадцать. Отличная фигура. И папа тоже ничего себе.
Лена – руководитель нашего предвыборного штаба.
– Я отвезла директору школы две тысячи долларов, то
есть уже в понедельник учителя получат дотации. Трех человек мы отправляем на
учебу. Там очень позитивное отношение, они гарантируют дополнительные голоса.
Лена многообещающе улыбается. У меня правило – на работе
романов не заводить.
– Отлично. А компьютеры?
– Купили.
Агитатор получает триста долларов плюс десятку за каждую
подпись. Ощутимая прибавка к зарплате учителей. Мы оказываем им финансовую
поддержку, они из благодарности становятся агитаторами, и мы еще за это платим.
Как и всем.
– Лен, ты помнишь про послезавтра? Что будем делать?
Послезавтра День разгрома советскими войсками
немецко-фашистских войск в Сталинградской битве.
– Я подумаю.
Я тоже подумаю. Бывают ведь в правилах исключения. К тому же
про роман никто не говорит. Так, короткая интрижка… Повышение по службе… Все
довольны.
Вернулся Брежнев. Он успокоился.
Я ему полчаса рассказывал про то, как мы его ценим. Или даже
час.
Ярослав Брежнев – внук того самого Брежнева. Его бабушка
была фронтовой женой будущего генсека. Неофициальной женой, по неофициальным
источникам.
Ярослав учился в обычной школе, потом в художественном вузе.
Писал ностальгические картины в духе соцреализма и не помышлял о политике. Пока
мы случайно не встретились на одной государственной даче, куда небезызвестный
Петя привез восемнадцать стриптизерш из небезызвестного клуба.
Когда закончилось виски, родилась новая партия.
Прокоммунистическая. Которая должна была объединить всех, кто помнил золотые
годы социализма.
Предполагалось к тому же отделить церковь от государства,
что автоматически привлекало к нам мусульман и – если повезет – даже евреев.
Идеологом и лидером был единогласно выбран свободный
художник Ярослав Брежнев.
В моем банке мы собрались хранить «золото партии». В том,
что оно появится, я не сомневался.
Я дал семьдесят тысяч на организационные расходы. Ярослав
снял офис в ЦМТ, завел секретаршу и купил факс.
Стены офиса, естественно, украшали самые патриотичные полотна
Ярослава.
Первый съезд партии было решено провести в Тунисе.
Я занялся организацией. Заказали чартер на триста человек.
Мои друзья, девушки в большом количестве, артисты, певцы, бизнесмены из тех,
кто не пропустит хорошую тусовку, и Вип Випычи, человек пять, ради которых и
было все организовано. Они должны были взять на себя финансирование партии.
Программа была обширной. Включала даже конкурс красоты
«Корона России».
Всех сразу предупредили: «Будет хлопотно, но денег
заработаете. Главное – никого не арестовывать и ни на что не обращать внимания.
Просто выставлять счета».
Тунисская полиция, по предварительному согласованию, была
заменена на российских секьюрити.
На дискотеках запретили иностранные песни. Только русские.
Иногда – русские народные.
Немцы, которых в гостинице оказалось очень много, первые два
дня возмущались. Охрана сочувственно разводила руками.
На третий день немцы уже радостно плавали в бассейне с
нашими стриптизершами и шотландским виски.
И горланили русские песни.
На четвертый день, если бы им предложили вступить в партию,
они бы сделали это не задумываясь. И считали бы это лучшим, что было в их
серенькой жизни.
Членами партии стали все триста человек с нашего борта.
Воздержавшихся не оказалось.
Все бизнесмены внесли в дело партии свои денежные вклады.
Справедливо рассудив, что те же деньги они бы отдали за унылый отдых с семьей
на Лазурном берегу. Ну, или почти те же. Плюс перспективы политического
лоббирования.
Все пять випов по приезде в Москву перевели деньги на счета
моего банка. Именно столько, на сколько я и рассчитывал.
Никто не замечает мой новый нос. Или делают вид? Позвонила
Лада.
– Дорогой, ты когда будешь дома?
– Дорогая, я неделю в больнице торчал. У меня дел –
куча.
– Я тогда с девочками поужинаю пойду. Ты не поздно?
– Не знаю.
– Можно нормально домой прийти? Тебя и так неделю не
было!
– Дорогая, ты могла приехать ко мне в больницу.
– Но если я только вчера из Рима прилетела, какой смысл
был ехать к тебе в больницу?
– Никакого.
– Дорогой, так ты не поздно?
– Поздно, дорогая.
Швырнула трубку.
Я представил, как она кусает нижнюю губу. Это у нее первый
признак бешенства. Второй признак – громкий хохот. Через тридцать минут –
футбол. Надо успеть домой к началу. Снова звонит Лада.
– Дорогой, ты помнишь, что у нас скоро пятнадцатилетие
совместной жизни?
