– А после маникюра?
– Ну, после я не знаю.
– Значит, после маникюра. Ко мне сейчас Даша приедет,
это займет часа два.
– Как твои занятия?
– Отлично.
– Прямо «отлично»?
– А ты думаешь, что отлично можешь делать что-то только
ты?
– Надо бы мне остаться, послушать.
– Ни к чему. Она, кстати, очень хорошая
преподавательница.
– Да? – Лада посмотрела на меня подозрительно.
Не надо было хвалить Дашу.
Даша в который раз разглядывала фотографии. Вся наша
гостиная была обильно ими уставлена.
Ладу разглядывает.
Мы занимались часа два. Надеюсь, в этих занятиях есть толк.
Мы перешли на «ты». Но она сначала смущалась и пыталась
обходиться без местоимений.
Очень хочется дать ей денег.
Интересно, она не девственница?
Пентхаус оказался не так плох. Метров пятьсот.
Лада рассказывала архитектору, что надо делать. Когда
архитектор был не согласен, Лада улыбалась и говорила:
– Давайте сделаем, а там посмотрим.
Она чертила на плане стены и перегородки так уверенно,
словно думала об этом проекте последние две недели.
Хотя, может, так оно и было. От моей жены не знаешь чего
ожидать.
Во время кризиса у меня несколько дней были очень серьезные
проблемы. Как и у всех остальных. Цена вопроса на тот момент была двести тысяч
долларов. Их принесла мне Лада. Как выяснилось, она копила на черный день.
После кризиса я ей, конечно, все вернул.
Я прикидывал, во что обойдется строительство.
– Мне нужно все такое, знаете… буржуазное. И чтоб этого
было много. Всего too much, понимаете? Стены бордовые, золото, лепнина, а окна
– как картины. Но картины-то современные. Поэтому надо подумать, как их
вписать!
– Может, золотые рамы?
У архитектора загорелись глаза. Он уже понял, что здесь
можно поживиться.
– И золотой унитаз, – предложил я.
Лада сделала вид, что не услышала. Я особо и не рассчитывал.
– Может быть, золотые рамы. И тогда на всех стенах в
таких же рамах фотографии города. Мне нужны хорошие фотографии.
– Дорогая, на «Сотби» сейчас две работы Пола Ньютона,
не знаю какие. – Лада была собакой, а моя фраза – сахарной косточкой.
– Вот. – Она, не поворачивая головы, ткнула в мою
сторону указательным пальцем и поручила архитектору: – Узнайте, пожалуйста.
В машине Лада увлеченно рисовала поэтажный план.
Я не вмешивался. Все это изменится еще двадцать раз.
Бедолага архитектор. Он, конечно, заработает, но деньги ему достанутся нелегко.
Зато он, возможно, поймет, что деньги – отнюдь не главное в
жизни.
Зазвонил Ладин телефон. Она разговаривала, продолжая
чертить.
– Привет, мам… Нормально. Я с Владом. По делам ездили.
У тебя все окей?… Ну, ладно, может, заеду на неделе. Целую. Хорошо, привезу.
Ненавижу, когда она выключает звук CD, чтобы разговаривать
по телефону. Как будто она одна в машине.
На светофоре передо мной BMW 645CI с восьмицилиндровым
двигателем рванул с места так, как будто ее в космос запустили.
Рабочий объем – четыре литра. Наверняка ручная коробка.
Только зачем на кабриолете зимой ездить?
На следующей неделе придет мой «мерседес».
Снова Ладин телефон.
– Алло… Привет. Нормально… Я с Владом. Хорошо, давай.
Пока.
– Кто звонил? – Я был сам за рулем. Охрана ехала
сзади. Я включил подогрев руля и снял перчатки.
– Мама.
– Второй раз кто звонил?
– Мама. Привет тебе передавала.
Круги и полукруги, которые она рисовала в плане, наверное,
обозначали столы и кресла.
По НТВ-спорт закончился футбол. Красивая игра, ЦСКА выиграл.
Хоть и не в полном составе играли. Один мяч пропустили в свои ворота.
Я достал из кармана мини-диск, вставил его в Restek. Налил
виски. Позвонил Димка.
– Вась, я тебе перезвоню. Ничего срочного?
– Нет.
Включил.
Запись Ладиных телефонных разговоров.
– Аллоу.
Это Ларчик. Если натянуть на ее попу парашют, он треснет по
швам.
– Привет. Как дела?
– Ужасно. Я в шоке. Не знаю, что делать.
– Что случилось? Твой возвращается раньше и мы не
пойдем в клуб?
– Ты что, конечно пойдем! Одноклассник моей Аньки
покончил жизнь самоубийством.
– Да ты что?
– Да. И написал в записке, что из-за Аньки.
– Ничего себе. А она как?
– Да она в ужасе! Плачет! Ее в милицию вызывают.
– А у них что, роман был?
– Да нет, в том-то и дело. Она на него и внимания не
обращала. Больной, наверное, какой-то…
– Да… ну и что ты будешь делать?
– Не знаю. В четверг похороны, идти ей или нет? Там
родители, представляешь?
– Ужас. Но я думаю, надо пойти. Пусть переживет это.
Все-таки не просто так он про нее в записке написал. Пусть к родителям
подойдет, представляешь, каково им?
– Они же будут ее винить…
– Но это же жизнь. А что, ей надо сделать вид, что
ничего не произошло? Умер и бог с ним? Не ее проблема?
– Лад, она еще совсем девочка. Вдруг у нее нервный срыв
случится? Или комплексы начнутся, что все мальчики, которые в нее влюбляются,
потом будут суицидом заканчивать?
– Не знаю, Ларчик. А она что говорит?
– Плачет только.
– Но ты еще подумай. Ей же потом с этим жить.
– Ладно. Давай попозже созвонимся.
– Давай. Ты не расстраивайся.
– Легко сказать. Не хочется, конечно, ничего плохого
про него говорить, но… блин!
– Ужас! Ты звони мне, ладно?
– Давай.
Мы договорились насчет интервью на телевидении для Брежнева.
Мы с Димкой смотрели его по телевизору как шоу Бенни Хилла.
Брежневу подвели глаза и нарумянили впалые щеки. Он стал
похож на своего любимого Сальвадора Дали. И еще немного на Бегбедера.
Он обращался к электорату:
