Посвящается Н. В. и С. А.
Вот оно, время, в его наготе, оно осуществляется медленно, его приходится ждать, а когда оно наступает, становится тошно, потому что замечаешь, что оно давно уже здесь.
Ж.-П. Сартр. Тошнота
Часть первая
Да здравствует УНР!
Глава первая
В первые секунды Костя подумал, что ему мерещится. Девушка неуверенно шла по брусчатке мимо обезглавленного памятника Ленину. Вытянутая рука безголового вождя пролетариата направляла незнакомку в сторону Кости. Ее мелкая фигура со старомодным платком на плечах едва различалась в синеватой черноте апрельского вечера. Костя стоял с сигаретой на углу тускло-желтого дома и удивленно глядел в ее сторону. Стук каблуков тревожно оглашал притихшую, словно кинозал перед сеансом, улицу: цок-цок, цок-цок. Костя дернулся и быстро пошел наискосок к девушке.
– Стойте! Вы спятили? – приблизившись и поймав ее за рукав, негромко сказал он. – В центре города, в комендантский час?!
Незнакомка вздрогнула и остановилась, глаза ее блеснули. Словно подернутые влажной пленкой, с какой-то задумчивостью и тоской во взгляде. Костю даже кольнуло в груди.
– Пустите! А вы-то как здесь?
– Мне можно. У меня корочка с чипом. – Костя отпустил ее руку.
Девушка оправила рукав полушубка, точно ей его повредили.
– Мне все равно, – обреченно сказала она.
И какие-то хриплые, низкие нотки послышались в ее голосе.
– Пойдемте со мной, – почти скомандовал Костя. – Я вас провожу.
Девушка покорно двинулась вместе с ним. Чтобы убраться с видного места, Костя свернул с площади, пересек дорогу и повел ее вдоль бывшего здания городской думы, а ныне – Дома Правительства, по направлению к станции «Площадь 1905 года». Фонари в целях экономии давно не зажигали – было хоть глаз выколи. Зловещая тишина по-прежнему прерывалась лишь стуком каблучков по подмерзшему покрову. Костя ступал бесшумно.
«Странно, откуда она тут взялась, – рассуждал он. – Где-нибудь на Химмаше или на Эльмаше, где нет патрулей, еще можно спокойно разгуливать в эту пору, если, конечно, не боишься ножичков или просто кулаков случайных гопстопщиков. Улицы отдаленных районов кишат всякой нечистью. Но, коли повезет, прорвешься. Главное – уметь быстро бегать. А здесь на каждом углу патруль. Впрочем, неизвестно, что лучше: не успеть убежать и получить увечье от хулигана, не разобравшегося даже, есть ли у тебя боны, или же подхватить воспаление легких в ледяном обезьяннике».
– Ну и куда мы держим путь? – спросил Костя.
Незнакомка уже открыла рот, но тут они оба замерли – из-за угла вынырнул патруль. Два типа в серых ватниках с алыми повязками, будто два увальня медведя вышли на тропу или явились фантомы в ночи. До них оставалось шагов десять. Костя матерно выругался про себя. Нащупал в кармане брюк пропуск, машинально провел подушечкой пальца по выпуклости чипа. Девушка осторожно взяла его под руку и легонько прижалась к плечу. Косте показалось, что она дрожит.
– Не бойся, все будет нормально.
Один из увальней отделился, видно, решил зайти сбоку. Подумали, что нарушители скроются в скверике, что справа. Но унылые безлиственные деревца только отталкивали. «Вот придурки!» – с пренебрежением взболтнул про себя Костя.
И потянул за собой девушку:
– Пойдем.
Они сделали несколько шагов вперед, пока не сблизились с патрулем. Тот, что отделился, так и зашел сбоку, встал рядом. Первый неожиданно щелкнул ксеноновым фонариком, и яркий белый пучок ослепил Костю, а потом переметнулся к его спутнице.
– Кто такие? – Самодовольная улыбочка на чистом лице с тонкими бровями. Едкие, изучающие глаза.
Второй, с противной юношеской щетиной, заметной даже в полумраке, чуть ухмыляясь, прикуривал сигарету.
«Сосунки, – определил Костя, – только школу закончили, а уже – в Народную Дружину».
Он достал ксиву и сунул ее под пучок света, будто подставил зеркальце, которым хотел отразить луч врага. Тонкие брови удивленно сдвинулись.
– Константин Муконин, агент Чрезвычайного правительства. Особые отметки: полная свобода передвижений. Не липа, а?
Ставшие хитрыми, глаза прищурились, патрульный достал из-за пазухи «электробритву» и просканировал чип. Второй наклонился к нему, выпустил сизый в свете фонарика дымок. «Бритва» удовлетворенно пискнула.
– Значится, в базе есть, – сипло проблеял второй.
– А что за куколка с тобой? – Из-под тонких бровей по незнакомке скользнули недовольные глаза.
– Это моя сестра. Ее выперли из больницы. И мне надо провести ее домой.
Тонкобровый хмыкнул, небритый насупился.
– Ну-ну. Дуйте в метро. И чтоб я вас больше здесь не видел, – сдался первый и выключил ксеноновый фонарик.
И они удалились. Несолоно хлебавши. Муконин облегченно вздохнул. Девушка по-прежнему держала его под руку.
– Ну что, куда идем? – глянул на нее Костя.
Она повела плечом.
– Есть ли тут гостиница или еще что? Мне надо снять комнату.
– Что? Ты с луны свалилась?! Все гостиницы, общаги и ночлежки забиты до отвала.
– Значит, мне некуда идти.
Опять эта хрипотца. Как у захворавшего ангиной ребенка.
– Ты что, беженка?
– Вроде того.
Она ссутулилась, как-то вся сжалась. Подбитая птица, подумал Костя. Еще одна жертва сумасшедшего города, мегаполиса с военными порядками. Еще одной некуда идти. А сколько их, таких?
– Ладно, – вздохнул Муконин. – Есть у меня кушетка для гостей. Бесплатное койкоместо. Одну ночь можешь переночевать. А там что-нибудь придумаем.
Она промолчала. Ну что ж, разве могло быть иначе? Только вот интересно: ему-то зачем лишние хлопоты? А может, просто подвернулся случай скрасить очередную черную ночь и не завыть собакой?
Неожиданно повалил снег. Со всех сторон. И Муконину, поведшему за собой ее – слабый огонек чужой жизни, почудилось, будто черное небо выбрасывает к ним белые нити, чтобы оплести их, идущих, в паутину. Но все безрезультатно. Слишком влажные нити. Быстро тают. Только щекочут слегка по переносице.
Метрополитен был совершенно безлюден. Они сели в пустой вагон. На одно сиденье, напротив двери. Здесь, при вялом свете, Костя смог разглядеть свою спутницу. Личико оказалось на удивление приятным. Гладкая кожа и даже естественный румянец на щеках, чувственные губы с едва различимым, но характерным изгибом. Чуть раскосые глаза, карие, мутные, как воды реки, глядели с интересом и боязливостью, что ли. Глядели из-под длинных и тонких бровей, отдаленно напоминающих гримасу печального клоуна. Соломенная прядь выбивалась из-под норковой «каски» с козырьком. «Сколько ей? – спросил себя Костя. – Лет двадцать, пусть двадцать пять, не больше».
