Маша открыла сразу, словно стояла под дверью. И глаза, эти карие глаза с оттенком сосновой коры, кедровых косточек, илистого дна или бог знает чего еще, – они радостно блеснули, но тут же потухли.
На ней был уже знакомый китайский халат с розами. Тонкие брови как будто стали светлее, и лицо несколько обескровилось, а так – ничего в ней не изменилось.
– Привет, – напряженно выговорил он. – Можно пройти?
Девушка отступила в сторону. Муконин вошел.
В комнате царил слабый свет, какой бывает в сонный час. Веяло дешевым парфюмом со смесью жасмина и спирта и чего-то еще. Все выглядело мило и уютно. Костя бесцеремонно скинул ботинки, повесил курточку на вешалку, прошел и сел на диван.
– Ты, наверно, уже не ждала? А я шел сейчас мимо, дай, думаю, зайду.
Брови Пьеро сдвинулись, Маша зашуршала халатом, села на край стула. Уставилась в сторону окна.
– Да нет, вообще-то, не ждала, – дрогнувшим голосом тихо сказала она.
– Послушай, ты, может быть, обиделась, но я не смог в тот день прийти. Честно не смог. Обстоятельства оказались выше моих желаний.
Костя пристально глядел на нее, ждал, когда она повернется. Но Маша упорно смотрела в сторону окна.
– А может, у тебя не было желаний? – проговорила она, нервно потеребив краешек полы халата.
Он перевел взгляд на ее точеные коленки и на появившееся, более светлое, чем коленки, бедро с нежной кожей, татуированной едва заметными деревцами кровеносных сосудов.
– Ничего не имеет значения, кроме того, что сейчас я здесь, – твердо сказал Костя. – И разве ты не рада меня видеть?
Хозяйка комнаты повела плечами. Рука отпустила полу халата.
– Не знаю. Может быть. Хочешь чаю?
Она, наконец, поглядела на него, но быстро отвела глаза.
– Не откажусь.
Маша поднялась со стула, приблизилась к столику у двери и включила электрический чайник. Над столиком висел кухонный шкафчик шоколадного цвета, под шкафчиком пестрел натюрморт с фруктами, переливающийся в позолоченной рамочке, – дешевая китайская поделка.
– Я смотрю, ты тут кухоньку себе оборудовала, – отметил Костя. – Молодец, не теряешь времени даром.
Маша повернулась к нему и оперлась на столик. На ее лице появилась вялая улыбка.
– Да, надо ж как-то выживать.
– А кто антресоль вешал? – поинтересовался Муконин.
– Ну так, слесаря вызывала.
– Понятно.
Неожиданно вторглась тишина. Он больше не знал, что сказать, и Маша не начинала разговор. Хмель уже прошел, и теперь он ясно ощущал лишь холодок, исходящий от нее, какой-то неприятный, бередящий душу, неизменный холодок. Откуда в ней эта строптивость? Эти ледышки? Где же та страстная открытая девочка, которая, словно не успевшая улететь на юг пташка, пригрелась однажды ночью в его квартире? Но разве могло быть иначе, если он так цинично перенес ее в дом приюта? Зря, зря все затеял, лучше было вообще пройти мимо. Да только где бы взял сил? Ты ли это, волевой, уверенный в себе человек? Не ты ли кичился все время своими достоинствами? И что теперь? Сидишь тут как идиот! Косте стало вдруг обидно и жалко, что здесь все не так.
Тем временем чайник неожиданно громко зашипел, в нем забурлило, затем щелкнуло и стихло. Маша снова повернулась к столу, разлила по кружкам кипяток, бросила пакетики с заваркой.
– Тебе сахару сколько? – первой заговорила она будничным тоном. И обстановка как будто сразу разрядилась.
– Две ложки, – охотно отозвался Костя.
Встав с дивана, он дотянулся до журнального столика на колесиках и подкатил его к себе.
– Ну что, здесь попьем? – виновато спросил он.
– Да, пожалуй.
Маша принесла на столик кружки, источающие пар, затем вернулась в свою кухоньку, хлопнув дверцами, достала из верхнего шкафчика вазочку с печеньем. Выставив десерт на столик, села рядом с Костей на диван. Он еще сильнее почувствовал этот аромат дешевого жасминного парфюма.
«Странно, – подумалось ему, – зачем она надушилась? Собиралась куда-то выйти? А я ей, верно, помешал. Или просто, от нечего делать, испытывала новую туалетную воду?»
Костя сделал глоток чая, обжегся и отодвинул кружку. Повернувшись и притянувшись к Маше, он резко взял ее за плечи.
– Послушай, я был неправ, я сглупил. Теперь я понял что-то важное и… В общем, я завтра уезжаю из города. Это надолго и может быть очень опасно. Я не мог отправиться, не увидев тебя.
Маша закусила нижнюю губу. Глаза ее поначалу уставились в одну точку на диване, затем, когда он перестал говорить, поймали его взгляд, испугались и опустились.
– Ну что ж, теперь увидел, можешь спокойно ехать, – осипшим голосом сказала она.
– И это все? – Он не отпускал ее хрупкие плечи, она не сопротивлялась.
– А чего ты хотел услышать?
Зрачки ее поднялись и честно посмотрели ему в глаза – это кончилась тревожная рябь на пруду, и проявилось илистое дно.
– Не делай вид, что тебе все равно. – Костя отпустил ее плечи.
– А я и не делаю.
Костя вздохнул. Разговор явно не клеился. Он встал из-за стола, прошелся к окну.
Ухоженные комнатные растения на подоконнике. Он не ошибся, когда стоял внизу, – это было ее окно. За стеклом тот же хмурый пейзаж. Глухой дворик. Где-то за домами, как шпиль, торчит почти черный небоскреб. Пару дней назад все было идентично. Ничего не изменилось с тех пор. Только в ней что-то надломилось. Или наоборот – закалилось.
«А чего же ты, собственно, хотел?» – в который раз спросил он себя.
– Не исключено, что я уже не вернусь. Там, куда я еду, может случиться все.
Как глупо! Давить на жалость. Козырять опасностью смерти. Глупо и недостойно одинокого волка. Лучше-то ничего не мог придумать?
– Ты что, в Москву собрался? – Она приподняла брови, кружка застыла у накрашенных губ – он заметил краем глаза.
А все-таки подействовало!
– Нет, ближе, но все равно за пределы республики.
– Это так важно? – Маша поставила кружку на стол – он услышал приглушенный одноразовый стук.
– Очень важно.
– Хорошо. Я желаю тебе удачи. Чтоб ты вернулся в порядке.
Просветление оказалось недолгим. Она опять надела панцирь, вновь обсыпала комнату инеем.
«Нужно прежде всего определиться, что я хочу? – попытался трезво рассуждать Костя. – Признать свою ошибку и вернуть ее под крыло? Но я еще сам в этом не уверен. Тогда зачем мучить себя? Уйти, и все. На этот раз уже бесповоротно».
– Спасибо на добром слове. – Он отвернулся от окна.
В голосе его проскользнула усмешка, но он тут же сам испугался этого.
