Глава двадцать вторая
Штаб движения сопротивления города Самары располагался в конторе одного из заброшенных машиностроительных заводов. Сюда Костю привезли на той самой «Калине». Помимо Кости в юркой машине приехал, естественно, Дрюн, а также, собственно, водитель – малой чудак с косыми глазами, частенько отпускавший глупые на взгляд Кости шуточки. («Обалдеть, как пиндосов потравили дихлофосом!») И еще молчаливый парнишка лет восемнадцати, смуглокожий, с торчащими из-под летней кепки смолистыми кудрями, увлеченно потиравший в пути маслянистой тряпочкой автомат АК-74.
С Катей распрощались у разбитого «Хаммера». Былых охранников Кости увели в подкативший «уазик». Труп Майка оставили охлаждаться в его драндулете. Друзья Дрюна на задрипанном китайском джипе, черном «Great Wall», подъехавшем вслед за «уазиком», пообещали доставить Катю домой, «пока не вызовут в штаб на допрос». У Кости в момент прощания потяжелело в груди, ему вдруг стало жалко отдавать девушку под крыло каких-то сорванцов. И эта неожиданная ревность смешалась с потаенной досадой на глупое прошлое, на то жаркое лето, безвозвратно потерянное, на то, что эти зеленоватые, как давняя морская отмель, глаза теперь уже точно исчезнут из его жизни навсегда. «Дядька Костька, а у тебя в ушах песок!..»
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и вроде бы кто-то хихикнул за спиной, и Костя поймал в зелени ее глаз едва уловимый грустный лучик – быть может, так же вспыхивает порой звезда на черном небосводе, – в лучике том проскользнуло одновременно все и ничего. Были в нем и мимолетная печаль, и ощущение прошлого, и сожаление, и зуд утраченного отрочества, и неизбежность, и невозможность будущей встречи.
– Спасибо тебе… За все, – пробормотал он.
И погладить бы ее растрепанные локоны, прикоснуться к этой царапине на идеально гладкой щеке, поцеловать в тонкие детские губы, до сих пор детские.
– Не стоит благодарности. – Глаза Кати спрятались. – Прощай.
«Ну и правильно, ну и черт с тобой! К чему эти ненужные порывы? Люди приходят и уходят, они касаются меня своими крыльями и улетают. А я остаюсь один. Навсегда». – Он проводил ее взглядом.
Девушка села в джип, стриженный ежиком молодчик захлопнул за ней дверь, с самодовольной улыбочкой подмигнул Косте с Дрюном, мол, все будет нормально…
Теперь, когда Костя в сопровождении Дрюна шел по длинному коридору конторы, он с упорством отгонял от себя эту запавшую сцену.
Командование сопротивленцев заседало в актовом зале, куда, собственно, Дрюн и завел Муконина. Посреди просторного помещения были составлены столы, вокруг которых озабоченно сновали, как на выборах, люди в разных прикидах. На стене висела огромная панель, на которой изображалась интерактивная карта Поволжского мегаполиса. Там, где мощная река выгнулась дугой, изнутри к ней прилип этот странный город, как будто его зарядили в струну лука, чтобы выстрелить на запад. Окрестности Самары были раскиданы по изгибу Волги и поодаль, как грибы на поляне после дождя. В разных районах на карте мелькали огоньки – зеленые, красненькие, с разной частотой и густотой.
– А это наши группировки и возможные места пребывания миротворцев, – пояснил Дрюн, заметив Костино любопытство относительно карты.
По дороге в штаб Дрюн рассказал, что, когда их всех повязали, Костю с Борой сразу отвезли в другое место, а Бурого и его, Дрюна, препроводили в какую-то «шарагу» и посадили в камеру. Это уж потом они узнали, что Костя попал в натовский госпиталь, а Бора умер в дороге, не приходя в сознание. А сначала их даже пытали, пробовали вводить в кровь какую-то пакость, но у них на все случаи были зашиты в организме антидоты – по крайней мере, так медики сопротивленцев говорили. Ну а про то, что удар будет с помощью генераторов, они даже сами поначалу не знали. Только уж сегодня, когда освободились… Это вот Коршун, то есть генерал Слапковский… Он, конечно, извинится: простите, мол, ребята, и все такое, но так было нужно, а вы выполнили свой долг перед Родиной. Так что и ты, Костян, выполнил свой долг перед Родиной. И если б не мы, не наше прикрытие, наведшее миротворцев на ложный след, то, может, и не было бы ничего нынче.
Коршун сидел за отдельным столом, в глубине зала, и Дрюн первым делом подвел к нему Костю и представил.
Это был типичный человек, похожий на тех генералов, которых Костя видал в доядерное время. Тех самых, какие воевали с чеченскими террористами и грузинскими агрессорами. Боевой генерал в камуфляжной форме без знаков отличия, упитанный невысокий человек, со взглядом, как у коршуна, то есть с густыми смолистыми бровями, чуть выдающимися вперед, и спокойными карими глазами, в которых хранилось то цинично мудрое выражение, какое вырабатывается многочисленными годами службы на первых фронтах. Ладонь Слапковского в рукопожатии оказалась большой, теплой и шершавой.
– Молодец, сынок! – басистым голосом отметил генерал. – Эта маленькая победа – твоих рук дело.
И уже после кто-то достал разведенный спирт, по-военному, во фляжке, и разлили по пластиковым стаканчикам, и, выпив, Коршун отвел Костю в сторонку.
– Ты на Калинова не серчай. Он вам сопровождение не дал, потому что так спланировали. Уральцы не безвозмездно помогали. И на вашу мистификацию средств не было. На авось отправили. Лишь бы миротворцы клюнули. Но ты дошел и передал, запудрил им мозги. Герой!
– Спасибо, конечно, но… – Косте показалось, что зал качнулся.
Надо же, как подло с ними обошлись. Никогда бы не подумал на Калинова.
Ладно, вернемся домой, разберемся, как со всем этим дальше жить.
– А домой мы тебя, хочешь, сегодня же отправим? – Коршун как будто услышал мысли Муконина. – На самолете миротворцев.
Парень в тюбетейке, с азиатским типом лица, разливавший спирт, снова поднес стаканчики, наполненные до краев.
– Товарищ генерал, разрешите еще по одной, за победу.
Коршун нахмурился, вяло кивнул. Взял стаканчик, выпил и не поморщился. «Такие никогда не хмелеют», – подумал Костя. Он последовал примеру генерала.
Спирт горячо проскочил по пищеводу и уютно расположился в желудке. Тепло поднялось по всему телу, кровь заиграла.
– Я бы и рад, – сказал Костя, – но вы, наверно, еще не в курсе: мне надо сначала в Уфу, раненого напарника забрать.
Коршун помрачнел.
– Да нет, Костя, к сожалению, это ты не в курсе.
Муконина изнутри затеребило. Генерал сделал понимающий, сожалеющий взгляд.
– Твоего товарища уже не надо забирать, – добавил он после секундной паузы.
– Какого черта! – Костя на ватных ногах опустился на стул. – Ведь он же был в сознании, мог передвигаться. Я же сам его в больницу доставил.
Пустой стаканчик выпал из рук.
– Видишь ли, Костик, тамошние коновалы… Они не смогли толком сделать операцию…
Муконин оперся локтями на стол, схватился руками за голову, качнулся несколько раз – в глазах помутнело. Рана напомнила о себе, сильно кольнув, словно отозвалась на захватившее чувство утраты.
