Но вопреки мудрости и здравому смыслу я уже топчусь на пороге квартиры № 45. Перед высоченной дверью, обтянутой новеньким темно-коричневым дерматином, с ониксовым овалом номера, с черной резной ручкой. Точка возврата миновала, больше нельзя запросто развернуться и спастись бегством, так как тяжеленная коробка опущена на пол. Ноги приросли к серому синтетическому коврику с надписью «Welcome». Рука настойчиво жмет кнопочку звонка, глаза бездумно моргают, а уши вслушиваются в звуки чужой квартиры. Подписав себе приговор, выбрав будущее, один вариант из двух-трех возможных, я готов встретиться с судьбой лицом к лицу прямо сейчас. Все, чему меня учили, все возможные отношения к жизни и правила, как поступать в той или иной ситуации, выветрились из головы пару минут назад, возле приоткрытого окна между третьим и четвертым этажами. И остается следовать единственному совету, который почему-то глубоко запал в душу, не выветрился и остался со мной, совету-приказу нового знакомого, безумного и неунывающего колдуна погоды Дыдылдина. Я стараюсь думать о лучшем. Различаю через дверь приближающиеся шажки человека в вязаных носках. Чувствую запах курицы, запекаемой у соседей. Ощущаю мягкий убаюкивающий шум, шерстяное тепло, ароматы сандала, хвои и музея, пропитавшие местные ленивые сквозняки.
Глава 5
Ясно, безветренно
Замок клацает, дверь распахивается, на пороге – взъерошенный Костян Терняк в растянутой оранжевой майке и широченных зеленых бермудах с беспорядочным рисунком вишенок и черепушек. На его щеке – отпечаток подушки. Он висит в воздухе, едва касаясь пола, как и полагается человеку, отъезжающему вечером в Лондон в школу 3D-аниматоров. В его глазах безумие и восторг всякого, кто несется с ледяной горки величиной с пятиэтажный дом. Стараясь не выдавать нетерпения, а еще ужаса и торжества, Костян придает лицу сосредоточенное выражение. Почесываясь, позевывая и улыбаясь, он удовлетворенно изрекает: «Спасибо, чел! Заходи скорей!» Моя ладонь с размаху хлопает об его распахнутую ладонь. Коробка с микроволновкой вплывает внутрь. Костян крутится в прихожей с видом человека, у которого все наконец срослось. Посреди коридора, по которому можно бегать стометровки, возлежит необъятный чемодан с откинутой крышкой. Повсюду валяются, словно застывшие посреди безумного ночного танца, кофты с капюшонами, кеды, вельветовый пиджак, футболки, темные очки, носки, плавки, iPhone, некогда белый макбук. «Митяй, осваивайся сам. Через два часа выходить, а у меня еще конь не валялся. Ничего не соображаю: что брать? В чем ехать! Вешалка вон. Брось сумку в комнате. Только не разбирай пока, а то все перепутается. И свершится отцова давняя мечта: я опоздаю на самолет».
Скинув кроссовки, повесив куртку на вешалку, первым делом подпрыгиваю с вытянутыми руками, подпрыгиваю еще раз, но снова не касаюсь высоченного потолка с лепниной вокруг плафона. В это время Костян мечется по коридору, хватает с пола ветровки, джинсы, футболки, разбрасывает казаки, встряхивает и раздраженно расшвыривает рубашки и пиджаки. «Давай, чел, сделаем так: я постараюсь собраться и тогда мы немного поговорим. Может быть, даже, если я включусь и начну немного соображать, мы успеем выпить перед моим выходом. Но если не успеем, не обижайся. Я все расскажу по мобиле, из такси. Стоп, что я еще должен сделать? Ой, балда! Надо же вас познакомить. Ефросинья, сюда! Живее, кисуля, времени совсем нет!»
Колени подгибаются, я приваливаюсь плечом к стене прихожей. От нетерпения и ужаса кажется, что температура резко понизилась, воздух квартиры дребезжит, а все предметы от пола до потолка электризуются и вибрируют. Где-то вдали недовольно бормочут. Бормотание становится громче. Уже можно различить цокающие, неторопливые шажки. Она понуро появляется из-за угла, безжалостно отправляя мое сердце в мусорную корзину и нажимая Delete. Она возникает, беспрерывно чавкая на ходу. Со всей силы швыряя меня на заледенелый тротуар. Фрося – сопливая и ворчливая собака-боксер, представительница именно тех существ, которых я не выношу до физической боли, до выверта всех суставов и ломоты в позвоночнике. А она, эта самая Фрося, разрушив мечты, обманув ожидания, вальяжно виляя боками, движется по длинному полутемному коридору. Теперь, немного придя в себя и сумев через силу вдохнуть, различаю, что у псины очень редкая шерсть, сквозь которую просвечивает отвратительная бледно-розовая кожа. Старая, плешивая собака боксер, за которой мне предстоит приглядывать ближайший год, – что может быть драматичнее такого поворота событий. Привалившись к стене, под пристальным изучающим взглядом Костяна я натягиваю улыбку и всеми силами пытаюсь изобразить на лице любовь к престарелым и плешивым животным. «Фрося, привет», – бескровно бормочу, не ощущая под ногами прабабушкиного паркета, понимая, что предчувствия в очередной раз сыграли со мной злую шутку. От горечи и обиды я готов прямо сейчас найти какое-нибудь красивое место в Москве, скинуть шапку, со всей силы удариться оземь. И обернуться, кем уж повезет, кем уж получится, к примеру, сигаретным окурком, ржавой гайкой, одиноким носком, ничейным перекати-пакетом или пригоршней рассыпающихся в пыль кленовых листьев. Тем временем, не чувствуя моего отчаяния и смятения, Фрося надвигается. На пару секунд ее внимание привлекает чемодан. Она обнюхивает сложенные внутри пакеты, пробует на зуб капюшон кофты. Старая, невоспитанная, выжившая из ума и, возможно, слепая собака делает еще пару шагов. И тогда я понимаю, что ошибся, что это не боксер. Сползаю вдоль стены на корточки, примирительно протягиваю руку, чтобы погладить, но она уже все почуяла, разгадала мое настроение. Поэтому, игнорируя знаки внимания, деловито пробует на зуб: штанину, кроссовок, уголок коробки с микроволновкой. Легонько прикусывает сквозь носок большой палец моей ноги. У нее жесткая и упругая щетина: на голове – черная, на остальном теле – белая. От приземистой фигурки исходит непередаваемое равновесие, спокойствие и тепло. Маленькие внимательные глазенки без восторга поглядывают сквозь меня. В них мерцает тайное снисхождение, сдержанное безразличие. При этом крошечная завитушка хвоста постоянно виляет. Не в знак дружбы или привязанности, а просто так, отмахиваясь от невидимых человеческому глазу мух, бабочек, стрекоз или же отбивая ритм известной лишь ей музыки. «Вижу, ты уже без ума от нее, Митяй! Чувствую, вы подружитесь!» Снова обретя способность двигаться и говорить, поскорей пряча опробованные на зуб кроссовки в тумбочку для обуви, я представляюсь: «Привет, Фрося. Я – Митя Ниточкин, твой свинопас!» «…и друг! – добавляет Костян. – Только не покупай ей жевательный мармелад. Четко корми: завтрак, обед, можно еще полдник – по выходным. И никаких консервов. Мы должны быть в форме. Помни: это хитрющая зверюга с интеллектом человека. Особенно когда дело касается еды. Не разрешай выклянчивать, не давай кусать обувь. Вот, на гвоздике поводок. Шлейку все же снимай, чтобы кожа дышала. Копыта после прогулок вытирать этой тряпочкой. Свинья обучена, громко командуешь: „Фрося, копыта!“ – ляжет на бок или, смотря по настроению, сядет, даст вытереть. На кровати и кресла забираться не разрешай. У нее есть собственный диван, идем, покажу. Приставляй к окну лесенку, чтобы кабаньера могла посидеть на подоконнике. Включай классическую музыку: диски возле окна, на стойке. Это нормализует ей давление. Еще она внимательный радиослушатель, так что включай иногда новости. Но всякую шушеру ресторанную, отечественную эстраду, пожалуйста, слушать не давай. Пришел откуда-нибудь – поделись ощущениями, не молчи. Видишь, мы очень приветливые. Она постоянно чего-то рассказывает, делится своими впечатлениями, мыслями и чувствами на каждом шагу. Спать укладывай не позже одиннадцати, а часиков в восемь-девять – подъем. Чтоб высыпалась, но не залеживалась. Уверен, чел, вы притретесь и станете большими друзьями. Уже совсем скоро ты познаешь простую истину: Фрося лучше, добрее и чистоплотнее многих людей. И если по одну сторону моста будет тонуть она, а по другую – некоторые из твоих знакомых, еще неизвестно, кого ты кинешься спасать в первую очередь».
