А похищение Карела не попало в хроники.
И сколько еще может быть в них пробелов?
Поездка в Дельцу и Дзельку продлилась почти месяц; возвращаясь в Корварену, король и принцесса-невеста заглянули на денек к королевской внучатой племяннице Элеоноре, в замужестве герцогине Эймери, и почтили ее подарком по случаю рождения первенца. Она же уединилась с принцессой, и разговор их, начавшись после утрени, длился до обеда, и неизвестным остался даже королю. Каковое обстоятельство привело короля в некоторое недовольство; впрочем, истинной причиной недовольства были скорее не «бабьи сплетни», а неизбежное, вслед за окончанием приятных визитов, приближение визитов неприятных.
Главнейшим же из неприятных визитов стал, несомненно, визит в Готвянь.
Беглый аббат Витас не попался мне в хрониках. Я так и не узнал, чем провинился он перед королем и почему пан Готвянский решился приютить беглеца в своем городе. Но сам-то хронист не мог этого не знать! Что ж, сказал в ответ на мои сомнения брат библиотекарь, хронисты тоже люди и подвержены человеческим чувствам и слабостям. Он знал, конечно, но подставлять голову под королевский гнев не хотел.
И я читаю о посещении принцессой обеих Себаст и Агрилы, и баронства Ленгор, и Дзинтани… по мере продвижения по Золотому Полуострову все больше, кажется, портился нрав короля… после Дзинтани прощальный путь принцессы вел в Готвянь.
2. Королевские Хроники Таргалы, правдивейше повествующие о посещении королем Анри и принцессой-невестой города владетельного пана Готвянского, а также о событиях, из оного воспоследовавших
«Готвянь встретила принцессу-невесту ликованием народным, подобно всем городам на пути ее. И старшины городской управы почтили славного нашего короля и принцессу-невесту дарами и почтительной преданностью, и пан Готвянский приготовил для них свой городской дворец, где расположились они с удобством. Однако тем же вечером с порога храма Господня проповедовал перед честными горожанами гнусный отступник аббат Витас. И изрекал он хулу на короля, и бедствия сулил от брака принцессы Марготы и от мира с Двенадцатью Землями, якобы противно сие воле Господней. Ибо известно, говорил он, что король Андрий был уже женат; и хоть и не оставил тот брак ему детей, однако свят и нерушим на Небесах. Так говорил богомерзкий отступник, предатель Церкви и Короны, а пан Готвянский слушал его благосклонно, и оттого начали роптать смущенные разумом горожане. И докатилось возмущение до слуха короля и принцессы-невесты. И разгневался король, ибо прежний брак короля Андрия не воспрещает вторичной женитьбы, да и сам наш король Анри наследника имеет от второго брака. А посему вели речи гнусного отступника Витаса к раздору в королевстве и к смуте великой. Однако король, смирив поначалу гнев свой ради просьбы дочери своей, приказал Витасу покаяться. Аббат же неправедный, слыша вместо суда увещевания, позабыл вовсе и смирение пред Господом, и покорность сюзерену. И пуще хулу возвел на славного нашего короля и прекрасную королеву. Король же, посколь негоже государю попусту смутьянские речи слушать, приказал схватить отступника и в цепях везти в Корварену, там же Святому Суду передать.
Между тем пан Готвянский возмутиться посмел не дерзким речам гнусного отступника, но королевским на них ответом. И дерзко голос возвысил в защиту хулителя, и хулу о королеве нашей и о нравах при дворе повторил прилюдно. И король наш, дерзостью сей возмутясь, повелел пана Готвянского в монастырь заточить до конца дней его и панства его лишил. Готвянь же отныне и навеки коронным городом возгласил.
И старшины городской управы присягнули королю, однако после вопросили: какова будет судьба дочери бывшего их пана, ибо известно всем, что верна она Короне. Король наш верность панночки Юлии подтвердил пред людьми, но припомнил закон, по коему дети бунтовщиков права на наследие их лишаются.
Однако же в городе любили добродетельную панночку, ибо много добра сделала она горожанам. И горожане приступили к королю с мольбой о милости для нее. И принцесса-невеста также пала пред отцом на колени и просила за подругу свою. И тогда обещал король пред дочерью своей и жителями города своего, что позаботится о верном Короне муже для дочери бунтовщика и отделит ей достойное приданое из имущества отца ее, дабы прожить ей дни свои в семейном счастье и достатке.
И славили горожане доброту своего короля и сюзерена, и доброту принцессы-невесты славили».
3. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
– Я уже ничего не понимаю! Король обещал подыскать достойного мужа для дочери опального пана? Да ведь он уже объявил Юлию с Ожье женихом и невестой!
– Вот именно, что объявил. – Брат Бертран, обычно молчаливый и отрешенный, вдруг усмехается. – И этот самый пан наверняка возмутился! Хула его в том, верно, и была, что его же собственной дочкой помимо его воли распорядились. Анже, это же всё ясно, как весенний день! Король воспользовался случаем избавиться от неугодного вельможи! Спровоцировал его на недовольство и подавил бунт в зародыше. И в результате, обрати внимание, пригреб к рукам чудный город! Не считая прочего имущества. Ты был в Готвяни, Анже? Это ведь… жемчужина закатного побережья, вот как ее называют! И, клянусь, не зря!
– Но как же хроники все перевернули? Ведь для потомков это писалось!
– Правильно, для потомков, – грустно подтверждает брат библиотекарь. – Для нас. А мы читаем – и гадаем, какие события приукрашены ради нашего доброго мнения, а какие и вовсе опущены.
– Но, если лгут хроники в одном, так и в остальном лгать могут?
– Могут. Потому и рад я твоим рассказам, Анже. Вот ты говоришь, дознание еще не начато. А я уже столько нового узнал! Нет пустяков, Анже, в событиях столь давних! Я записываю всё. И знаешь, как назвал я свои записи? «Хроники непредвзятые»!
Сколько же лжи на драгоценных этих страницах, спрашиваю я себя, проводя кончиками пальцев по тонкой желтоватой бумаге. Кого обманывал ты, королевский хронист, нанося на гладкие эти листы каллиграфическую чернильную вязь? Нас? Или и себя тоже? О чем думал ты, открывая том хроник и взвешивая готовые запечатлеться на века слова? Чего хотел?
Почему врал?
4. Королевский хронист
«С тем хвала Господу за прожитый день».
Пока подсыхают чернила на отложенных в сторонку хрониках, самое время достать из потайного ящичка в конторке особое тонкое перышко и лист шелковой бумаги. Когда хронист работает, его не принято тревожить. И задвинутый засов, буде кому взбредет в голову подняться сюда, воспринят будет лишь как требование не мешать.
«Пан Готвянский заточен в монастырь, Готвянь же ныне коронный город. Аббат Витас предан был Святому Суду. Заговорить не успел, благо у меня есть надежный человек в страже Суда. Труп выставлен на посрамление. Расход 500.
Холодность меж королевой и принцессой по непонятной причине сменилась теплой дружбой. Секретничают часами. Королева стала чрезмерно внимательной к присутствию во дворце носителей наговоров и амулетов. Прошел невнятный слух о едва не случившемся несчастье с принцем. Подробностей вычленить не удалось».
