Загадка пропавшей посылки стала поводом для долгого спора
между мною, моей подругой американкой Марией и ее мужем Джулио. Мария считает,
что в цивилизованном обществе люди должны быть уверены, что можно положиться на
своевременную доставку почты, но Джулио другого мнения. Он полагает, что такое
явление, как доставка, за пределами человеческого контроля и подвластно лишь
судьбе, поэтому никто не может гарантировать, что посылка будет доставлена.
Мария раздосадованно заявляет, что это всего лишь очередное свидетельство
различий между католиками и протестантами. Лучше всего эту разницу доказывает
тот факт, что итальянцы, в том числе ее собственный муж, хронически не способны
строить планы на будущее, да что уж там — на неделю вперед. Спросите
протестанта с американского Среднего Запада, не согласится ли он поужинать с
вами на следующей неделе, и он в полной уверенности, что является капитаном
собственной судьбы, ответит: «Четверг меня устроит». Но стоит попросить о том
же католика из Калабрии, тот лишь пожмет плечами, возденет глаза к небесам и
воскликнет: «Откуда мне знать, где я буду вечером следующего четверга, ведь все
в руках Божьих, и судьба наша нам неизвестна!»
Но, несмотря на это, я пару раз заходила на почту и пыталась
найти посылку. Правда, безуспешно. Работница римской почты была очень
недовольна, что я прервала ее телефонный разговор с бойфрендом. А в стрессовых
ситуациях мой итальянский меня подводит — хоть нельзя не признать, что в
последнее время я говорю намного лучше. Я пытаюсь логично объяснить, что
посылка с книгами пропала, но сотрудница почты смотрит на меня так, будто я
пузыри пускаю.
— Может, она придет через неделю? Девушка пожимает
плечами.
— Magari.
Еще одно непереводимое итальянское словечко, может
обозначать что угодно — от «возможно» до «размечталась, наивная».
Ну, может, это и к лучшему. Ведь я уже забыла, что за книжки
там были. Наверняка какое-нибудь фуфло, непременно подлежащее изучению, чтобы
«понять Италию». Полная коробка книг с жизненно необходимой информацией по
Риму, которая теперь, когда я здесь, кажется совершенно ненужной. Похоже, там
даже была полная «История заката и падения Римской империи» Гиббона. Думаю, без
нее мне будет лучше. Жизнь так коротка, и к чему тратить одну девяностую
оставшихся дней на Земле на занудство вроде Эдварда Гиббона?
27
Ha прошлой неделе познакомилась с девчонкой из Австралии,
которая совершает свое первое путешествие по Европе с рюкзаком за плечами. Я
объяснила ей, как пройти к вокзалу. Девушка ехала в Словению узнать, что за
страна такая. Услышав о ее планах, я вдруг почувствовала глупую зависть и
подумала: «Я тоже хочу в Словению! Почему это я никогда никуда не езжу?»
Вообще-то, наблюдательный читатель заметит, что я вроде как
тоже путешествую. А когда хочется путешествовать, по дороге недолго и от
жадности лопнуть. Как если бы я фантазировала о сексе с любимым киноактером,
при этом занимаясь сексом с другим, тоже любимым киноактером… Но раз уж эта
девочка спросила у меня дорогу (решив, что я местная), значит, я вовсе не
путешествую, а живу в Риме. Пусть временно, но живу. Более того, когда эта
девочка ко мне подошла, я как раз бежала оплачивать счет за электричество —
разве дело для путешественника? Энергетика путешествия и энергетика статичного
пребывания в одном месте фундаментально разнятся, и, встретив юную австралийку,
направлявшуюся в Словению, мне вдруг невыносимо захотелось куда-нибудь уехать.
Поэтому я позвонила Софи и сказала: «Поехали в Неаполь на
один день — пиццы поедим!»
И вот всего через несколько часов мы едем в электричке и
почти мгновенно, как по волшебству, оказываемся в Неаполе. Я моментально
влюбляюсь в этот город. Дикий, безумный, шумный, грязный, хамоватый Неаполь.
Муравейник в кроличьем садке, смесь экзотики ближневосточного базара и
таинственности нью-орлеанского вуду. Здесь, как в сумасшедшем доме, царит
наркотический угар, опасность и разгул. Мой приятель Уэйд был в Неаполе в
семидесятые, и его ограбили… в музее. Главное украшение города — белье,
развешанное во всех окнах и через улицы: свежевыстиранные ночнушки и лифчики
развеваются на ветру, как тибетские флаги. В Неаполе нет ни одной улицы, где не
встретишь нахального мальца в шортах и разных носках, который стоит на тротуаре
и что-то горланит другому такому же мальцу на крыше напротив. Нет и ни одного
дома, в окне которого не сидела бы по меньшей мере одна скрюченная бабулька,
подозрительно взирающая на происходящее внизу.
Здешние жители до психоза гордятся своим неаполитанским
происхождением, и не зря. Ведь этот город подарил миру пиццу и мороженое.
Местные женщины — банда хриплых, громкоголосых, добродушных и дотошных матрон с
командирскими манерами. Они лезут тебе прямо под нос с раздраженным видом и
пытаются помочь такой неумехе — им до всего есть дело! Неаполитанский акцент —
как дружеская оплеуха, словно весь город — повара, горланящие поварятам
приказания на кухне, причем все одновременно. Здесь до сих пор говорят на
местном диалекте, а сленг — эта текучая субстанция — меняется постоянно, но мне
порой кажется, что именно неаполитанцев легче всего понять. Почему? Да потому,
что они хотят, чтобы их поняли. В Неаполе говорят громко и отчетливо, и если уж
слова непонятны, то все доскажут жестами. Как та семилетняя панкушка, что ехала
на багажнике мотороллера со своей сестрицей и показала мне средний палец, при
этом улыбнувшись совершенно очаровательно. Эта улыбка словно говорила: «Эй,
тетя, не держи на меня зла, ведь мне всего семь лет, но уже в таком возрасте
мне ясно, что ты — полная ослиха. Но ничего, ты все равно мне нравишься,
несмотря на твое тупое лицо. Мы обе знаем, что ты хотела бы оказаться на моем
месте, но уж извини — не выйдет. Поэтому вот тебе мой средний палец, приятного
отдыха в Неаполе, и — ciao!»
Как и повсюду в Италии, в Неаполе в любое время можно
увидеть мальчишек, подростков и взрослых парней, играющих в футбол. Но тут
футболом не ограничиваются. Вот, например, сегодня видела ребят, мальчишек лет
восьми, которые смастерили самодельные стулья и стол из ящиков и сели играть в
покер на площади, да с таким азартом, что я побоялась, как бы кого не
пристрелили.
Мои близнецы Джованни и Дарио тоже родом из Неаполя. В это
трудно поверить. Не могу представить робкого, прилежного, доброго Джованни
мальчишкой среди этой, не побоюсь выразиться, черни. Но он определенно из
Неаполя — ведь перед отъездом из Рима он дал мне название пиццерии, в которой
обязательно нужно побывать, так как, по словам Джованни, там делают лучшую в
Неаполе пиццу. Учитывая, что лучшая пицца в Италии — неаполитанская, а лучшая
пицца в мире, разумеется, из Италии, перспектива побывать в этой пиццерии
кажется весьма заманчивой — ведь это значит, что там подают… страшно даже
произнести… лучшую пиццу в мире! Джованни до того серьезно и торжественно сообщал
мне название этого места, словно посвящал меня в какое-то тайное общество.
Вложив мне в кулак записку с адресом, он в обстановке строжайшей секретности
произнес: «Прошу тебя, обязательно сходи в эту пиццерию. Возьми Маргариту с
двойной моцареллой. Если будешь в Неаполе и не попробуешь эту пиццу,
пожалуйста, потом соври мне, что попробовала».
