У меня даже есть одна игра, в которую я обожаю играть с
друзьями. Она называется «Следите за мной!» Стоит кому-то упомянуть какой-либо
малоизвестный факт (скажем, «Святой Людовик., это еще кто?»), как я кричу:
«Следите за мной!» — а затем беру трубку и набираю номер Кэтрин. Бывает, я
застаю ее за рулем «вольво», когда она забирает детишек из школы, и тогда она
отвечает не сразу: «Святой Людовик., ну это король Франции, который носил
власяницу, что очень любопытно, потому что…»
И вот сестра является в Рим — в город, где я теперь
живу, — и для меня же проводит экскурсию. Это Рим, каким его видит Кэтрин.
Он состоит из фактов, дат и архитектурных зданий, которых я никогда не
замечала, потому что моя голова работает по-другому. Что касается мест и людей,
меня всегда интересуют только связанные с ними истории — это единственное, на
что я обращаю внимание, а архитектурные детали побоку. (Через месяц после того
как я поселилась в римской квартире, Софи зашла в гости и заметила: «Какая у
тебя красивая розовая ванная!» Тогда я впервые обратила внимание, что она
действительно розовая. Поросяче-розовая от пола до потолка, вся в розовой
плитке, — честное слово, то был первый раз, когда я это увидела.) Но
натренированный взгляд сестры тут же отмечает, построено ли здание в
готическом, романском или византийском стиле; каким орнаментом выложен храмовый
пол; что за незаконченная фреска незаметно приютилась в тусклой нише за
алтарем. Она мерит римские улицы длинными шагами (в детстве мы говорили: «А у
Кэтрин ноги из шеи растут»), а я семеню ей вслед, как семенила всегда, с самого
младенчества, — каждый ее шаг — как два моих.
— Ты только посмотри, Лиз, — восхищается
она, — как они приделали фасад девятнадцатого века поверх кирпичной
кладки! Спорим, стоит завернуть за угол, и… ну что я тебе говорила? Они
действительно оставили исходные римские монолиты в качестве балок! Наверняка
потому, что человеческих сил недостаточно, чтобы сдвинуть их с места. Не
базилика, а сборная солянка какая-то…
Кэтрин несет карту и путеводитель «Мишлен Грин», а я — еду
для пикника (две огромные булки величиной с софтбольный мяч, острая колбаса и
маринованные сардины, фаршированные мясистыми зелеными оливками; грибной паштет
со вкусом леса, комочки копченой моцареллы, аругула, присыпанная перцем и
поджаренная на гриле, виноградные помидорчики, сыр пекорино, минеральная вода и
охлажденное белое вино). Я все думаю, когда же мы наконец будем есть, а Кэтрин
размышляет вслух: «Ну почему о Трентском соборе вечно так мало информации?»
Вместе мы осматриваем с добрый десяток церквей, и все они
смешиваются у меня в голове — святой тот и этот и прочие святые Некто, Босые
Мученики Праведного Самоограничения. Я не помню названий и не знаю подробностей
о нескончаемых контрфорсах и свесах, но это вовсе не значит, что мне не
нравится заходить в эти церкви вместе с сестрой. От ее васильковых глаз ничто
не ускользает. Уж не помню, в какой именно церкви фрески показались мне слишком
похожими на героическую роспись нашего Управления общественных работ,
[13]
зато помню, как Кэтрин показала их мне и заметила: «Тебе
должны понравиться эти папы в стиле Франклина Рузвельта…» Еще помню утро, когда
мы пораньше встали и пошли на службу в церковь Святой Сусанны и держались за
руки, слушая, как монахини распевают предрассветные грегорианские гимны, —
и у обеих слезы стояли в глазах от их пения, разносящегося незамолкающим эхом.
Моя сестра не слишком религиозна, как и все в нашей семье (я считаю себя белой
вороной). Мои духовные искания вызывают у нее чисто интеллектуальное
любопытство. И в той церкви она шепчет мне:
— Какая у них прекрасная вера… Но я все равно бы не
смогла, никогда не смогла бы…
Вот еще один пример различий в наших взглядах. Недавно одну
семью, что живет с сестрой по соседству, постигла двойная трагедия: молодой
маме и ее трехлетнему малышу поставили диагноз — рак Когда Кэтрин мне об этом
рассказала, я могла лишь потрясенно ответить: «О Господи! Теперь им только
милость Божья поможет». Кэтрин же категорично парировала: «А кто поможет им
обеды варить?» После чего собрала всех соседей и организовала посменное
обеспечение бедного семейства горячими ужинами — каждый вечер, в течение целого
года. Не знаю, понимает ли сестра, что это и есть Божья милость.
Мы выходим из церкви Святой Сусанны, и Кэтрин говорит:
— Знаешь, почему папы должны были заниматься городским
планированием в Средние века? Потому что каждый год со всего западного мира
съезжались два миллиона католических паломников, чтобы преодолеть путь от
Ватикана до базилики Святого Иоанна на Латеране, — бывало, что и на
коленях. И всех этих людей нужно было как-то разместить.
У моей сестры есть одна религия — наука. Ее священная книга
— Оксфордский словарь. Склоняя голову над книгой, она водит пальцем по
странице, и это — ее Бог. Позднее тем же днем я вижу ее за молитвой: она падает
на колени посреди римского форума, расчищает мусор на земле (как будто с доски
вытирает), берет маленький камушек и рисует для меня очертания классической
романской базилики. Потом указывает на руины перед нами и снова на свой
рисунок, и в конце концов я понимаю (даже я, у которой визуальное восприятие
явно хромает), как выглядело это здание восемнадцать веков назад. Кэтрин рисует
в воздухе несуществующие своды, неф и окна, которых давно нет. Она — как
Гарольд из сказки про волшебный карандаш:
[14]
чего нет —
дополнит с помощью воображения, что давно разрушено — снова сделает целым.
В итальянском языке есть временная форма, используемая очень
редко: passato remoto, давнопрошедшее время. Оно используется, когда речь идет
об очень далеком прошлом, о событиях, которые случились так давно, что они уже
не имеют влияния на говорящего, — к примеру, об античной истории. Но, если
бы моя сестра говорила по-итальянски, для разговоров об античной истории passato
remoto ей было бы ни к чему. Ведь, по ее понятиям, римский форум — никакое не
давнопрошедшее, и даже не прошедшее время. Он такой же настоящий и реальный,
как и я. Кэтрин уезжает завтра.
— Послушай, — говорю я, — позвони, когда
самолет приземлится, ладно? Не хочу наводить панику…
— Знаю, сестренка, — отвечает она. — Я тоже
тебя люблю.
30
Просто удивительно иногда ловить себя на мысли, что у Кэтрин
есть муж и дети, а у меня нет. Мне почему-то всегда казалось, что все выйдет
наоборот. И это у меня будет полон дом грязных ботинок и орущих деток, а Кэтрин
будет жить одна, сама по себе, и читать на ночь в кровати. Но мы выросли и
стали такими, как есть, опровергнув все детские прогнозы. Хотя, пожалуй, так
даже лучше. Несмотря на все ожидания, каждый создал себе ту жизнь, что больше
всего ему подходит. Кэтрин по природе одиночка, и, значит, ей нужна семья,
чтобы не страдать от одиночества; я же веселушка, и, значит, мне никогда не придется
беспокоиться о том, что я останусь одна — пусть даже у меня никого нет. Я рада,
что Кэтрин едет домой, к родным, и счастлива, что у меня впереди еще девять
месяцев путешествий — и все это время мне не придется заниматься ничем другим,
кроме как есть, читать, молиться и писать.
