Не хочу больше быть замужем.
В дневные часы я отталкивала эту мысль, но по ночам не могла
думать ни о чем ином. Это была настоящая катастрофа. Лишь я одна могла проявить
поистине преступный идиотизм: дотянуть брак до такой стадии — и только потом
понять, что хочу все бросить. Дом мы купили всего год назад. Неужели мне не
хочется жить в этом замечательном доме? Ведь когда-то он мне нравился. Так
почему же теперь каждую ночь я брожу по его коридорам и завываю, как Медея?
Неужели я не горжусь всеми нашими накоплениями — дом в престижном районе
Хадсон-Вэлли, квартира на Манхэттене, восемь телефонных линий, друзья, пикники,
вечеринки, уик-энды, проведенные в магазинах очередного торгового центра,
похожего на гигантскую коробку, где можно купить еще больше бытовой техники в
кредит? Я активно участвовала в построении этой жизни — так почему же теперь
мне кажется, что вся эта конструкция, до последнего кирпичика, не имеет со мной
ничего общего? Почему на меня так давят обязательства, почему я устала быть
главным кормильцем в семье, а также домохозяйкой, устроителем вечеринок,
собаковладельцем, женой, будущей матерью и, в урывках между всем этим, еще и
писательницей? Не хочу больше быть замужем.
Муж спал в соседней комнате на нашей кровати. Я любила и
ненавидела его примерно поровну. Будить его и делиться своими переживаниями
было совершенно ни к чему. Он и так был свидетелем того, как в течение
нескольких месяцев я разваливалась на куски и вела себя, как ненормальная (я
была даже не против, чтобы меня так называли). Я порядком его утомила. Мы оба
понимали, что со мной что-то не так, но терпение мужа было не бесконечным. Мы
ссорились и кричали друг на друга и устали от всего этого так сильно, как
устают лишь пары, чей брак катится к чертям. Даже взгляд у нас стал, как у
беженцев.
Многочисленные причины, по которым я больше не хотела быть
женой этого человека, не стоит перечислять здесь хотя бы потому, что они
слишком личные и слишком безотрадные. Во многом виновата была я, но и его
проблемы сыграли свою роль. И это естественно: ведь в браке всегда две
составляющие, два голоса, два мнения, две конфликтующие стороны, каждая из
которых принимает собственные решения, имеет собственные желания и ограничения.
Но я думаю, что некрасиво обсуждать проблемы мужа в этой книге. И не стану
никого убеждать, что способна пересказать нашу историю беспристрастно. Пусть
лучше рассказ о том, как разваливался наш брак так и останется за кадром. Я
также не стану открывать причины, по которым мне одновременно и хотелось
остаться его женой, не стану говорить о том, какой чудесный это был человек, за
что я любила его и почему вышла за него замуж и почему жизнь без него казалась
мне невозможной. Все это останется при мне. Скажу лишь, что в ту ночь муж был
для меня в равной степени маяком и камнем на шее. Перспектива уйти от него
казалась немыслимой, но еще более невыносимой была перспектива остаться. Мне не
хотелось, чтобы кто-то (или что-то) пострадал по моей вине. Если можно было бы
тихонько выйти через черный ход без всякой сумятицы и последствий и бежать,
бежать, бежать до самой Гренландии — я бы так и сделала.
Это не самая радостная часть моей истории. Но я должна
рассказать ее, потому что именно тогда, на полу в ванной, случилось нечто,
навсегда изменившее весь ход моей жизни. Это было сравнимо с тем непостижимым
астрономическим явлением, когда планета в космосе переворачивается на сто
восемьдесят градусов без всякой на то причины и ее расплавленная оболочка
смещается, изменяя расположение полюсов и меняя форму так, что планета в одно
мгновение становится овальной, а не круглой. Нечто похожее я тогда и испытала.
А случилось вот что: я вдруг начала молиться.
Ну, знаете, как люди молятся Богу.
3
Надо сказать, такого со мной еще не случалось. Кстати, раз
уж я впервые произнесла это многозначительное слово — БОГ и поскольку оно еще
не однажды встретится на страницах книги, думаю, справедливо будет отвлечься на
минуту и объяснить, что я подразумеваю под этим словом, — чтобы люди сразу
решили, стоит ли считать мои слова оскорбительными или нет.
Отложим на потом спор о том, существует ли Бог вообще. Хотя
нет — давайте лучше совсем забудем об этом споре. Сначала поясню, почему я
использую слово «Бог», хотя вполне можно было бы назвать Его, скажем, Иеговой,
Аллахом, Шивой, Брахманом, Вишну или Зевсом. Я, конечно, могла бы называть Бога
«Оно», как в древних санкритских священных книгах — это довольно точно характеризует
то всеобъемлющее, не поддающееся описанию нечто, к которому мне порой удавалось
приблизиться. Но «Оно» — какое-то безличное слово, скорее объект, чем существо.
Лично мне нелегко молиться кому-то, кого называют «Оно». Мне нужно имя, чтобы
создать впечатление личного общения. По этой же причине я не могу обращаться ко
Вселенной, Великой бездне, Великой силе, Высшему Существу, Единству, Создателю,
Свету, Высшему разуму и даже самой поэтичной интерпретации имени Божьего — Тени
Перемен, — кажется, так Его называли в гностических евангелиях.
Ничего не имею против всех этих названий. По мне так все они
имеют равное право на существование, поскольку в равной степени адекватно и
неадекватно описывают то, что описать нельзя. Но каждому из нас нужно имя
собственное, которым бы мы называли это неописуемое нечто. Мне ближе всего Бог,
вот я и зову Его Богом. Признаюсь также, что обычно зову Бога «Он», и меня это
ни капли не коробит, так как я воспринимаю слово «Он» всего лишь как подходящее
личное местоимение, а не анатомическую характеристику и уж точно не повод для
феминистского бунта. Не имею ничего против того, что для кого-то Бог — это
«Она», я даже понимаю, что вынуждает людей звать Его женским именем. Но,
по-моему, Бог-Он и Бог-Она имеют равное право на существование и одинаково
точно и неточно описывают то, что должны описать. Хотя стоит все-таки писать
эти местоимения с большой буквы в знак уважения к божественному присутствию —
мелочь, а приятно.
Вообще-то, по рождению, а не по убеждению, я христианка.
Родилась в англо-саксонской протестантской семье. Но, несмотря на мою любовь к
Иисусу, великому проповеднику мира на земле, несмотря на то, что я сохраняю за
собой право в определенных жизненных ситуациях задаваться вопросом, как
поступил бы Он, с одной христианской догмой я все же никогда не соглашусь. Это
постулат о том, что единственный путь к Богу — вера в Иисуса. Так что, строго
говоря, никакая я не христианка. Большинство моих знакомых христиан с
пониманием и непредвзятостью относятся к моим чувствам. Правда, большинство
моих знакомых никак не назовешь догматиками. Тем же, кто предпочитает говорить
и думать строго в рамках христианского канона, могу выразить лишь сожаление и
пообещать не лезть в их дела.
Меня всегда привлекали трансцендентальные мистические учения
во всех религиях. Я с трепетным волнением в сердце отзывалась на слова любого,
кто утверждал, что Бог не живет в догматических рамках священных писаний, не
восседает в небе на троне, а обитает где-то совсем рядом с нами — гораздо ближе,
чем мы можем предположить, наполняя наши сердца своим дыханием. И я благодарна
всем, кому удалось заглянуть в самый центр собственного сердца и кто вернулся в
мир, чтобы сообщить всем нам, что Бог — это состояние безусловной любви. Во
всех мировых религиозных традициях всегда были мистики-святые и просветленные,
и все они описывали один и тот же опыт. К сожалению, для многих дело кончилось
арестом и казнью. И все же я отношусь к ним с глубоким трепетом.
