Но все же депрессия обходит меня стороной. Меланхолия
тонущей Венеции не заразна и в некоторой степени даже прекрасна, если пробыть
здесь всего несколько дней. Сердцем я понимаю, что эта меланхолия не имеет
никакого отношения ко мне, это собственное свойство города, а я достаточно
хорошо себя чувствую, чтобы увидеть разницу между Венецией и мною. Это признак
выздоровления, невольно думаю я, залечивания моих душевных ран. Прежде, в
течение нескольких лет безграничного отчаяния, я действительно переживала все
страдания мира как собственные. Грусть просачивалась сквозь меня, оставляя за
собой мокрые следы.
К тому же нелегко впасть в депрессию, когда рядом не умолкает
Линда: то пытается уговорить меня купить огромную фиолетовую меховую шапку, то
возмущается по поводу жутко невкусного ужина, который нам как-то подали. «Это
были подогретые рыбные палочки?» Линда — как светлячок В Средние века в Венеции
была такая профессия — codega: человек с зажженным фонариком шел впереди по
ночам и показывал путь, отпугивая воров и демонов и вселяя чувство уверенности
и защищенности на темных улицах. Вот это и есть Линда — мой временный маленький
codega, доставленный по спецзаказу.
33
Несколько дней спустя выхожу из поезда в Риме и попадаю в
атмосферу душной, солнечной, вечной неразберихи. Стоит ступить на улицу — как
становятся слышны завывания проходящей неподалеку manifestazione, очередной
демонстрации рабочих, — как крики фанатов на футбольном поле. Таксист не
говорит, чем вызвана забастовка на этот раз, главным образом потому, что ему
нет дела. «'Sti cazzi», — шипит он бастующим вслед. (Дословный перевод:
«Долдоны эти», то есть, по-нашему, козлы.) Приятно вернуться в Рим. После степенной,
чопорной Венеции приятно вернуться туда, где мимо подростков, развлекающихся
прямо посреди улицы, ходят мужчины в куртках под леопарда. Этот город не спит,
он живой, нарядный, сексуальный, и здесь все время солнце.
Помню, что сказал мне как-то раз муж Марии Джулио. Мы сидели
в открытом кафе и болтали по-итальянски, и он спросил, каковы мои впечатления о
Риме. Я ответила, что мне здесь очень нравится, но в глубине души я понимаю,
что это не мой город, не то место, где я хотела бы прожить остаток дней. В Риме
есть что-то такое, что не совсем согласуется с моей натурой, только вот никак
не пойму, что именно. И тут, прямо во время нашего разговора, наглядный ответ
на мой вопрос сам прошел мимо. Это была типичная римлянка — фантастически
ухоженная, обвешанная драгоценностями дама сорока с небольшим на
десятисантиметровых шпильках, в обтягивающей юбке с разрезом «по самое не хочу»
и темных очках, сверкающих, как гоночный автомобиль (и стоящих наверняка не
меньше). Она прогуливала крошечного модного песика на усыпанном брильянтами
поводке, а меховой воротник ее облегающей куртки выглядел так, словно был
сделан из шкурки второго такого же модного песика. Весь ее вид источал ауру
нечеловеческого гламура и говорил без слов: «Можете меня разглядывать, но я на
вас и не подумаю взглянуть». Если бы мне сказали, что эта женщина в жизни хоть
раз, хоть десять минут, ходила с ненакрашенными ресницами, ни за что бы не
поверила. Она была полной противоположностью мне: ее стиль в одежде моя сестра
характеризует как «Стиви Никс
[21]
идет в йога-студию в
бархатном спортивном костюме».
Я показала ее Джулио и сказала:
— Гляди, Джулио, вот это римлянка. Мы с ней в одном
городе не уживемся. Здесь место лишь одной из нас. И кажется, мы оба знаем,
кому именно.
На что Джулио ответил:
— Может, у вас с Римом просто разные слова.
— Как это?
И тут Джулио объяснил — на смеси английского, итальянского и
языка жестов, — что каждому городу соответствует девиз, определенное
слово, которое характеризует место и людей, в нем живущих. Если бы можно было
прочесть мысли людей, идущих по улице в одном и том же городе, оказалось бы,
что большинство из них думают об одном и том же. Это и есть слово,
соответствующее месту. И если то слово, что ты считаешь главным, не вяжется с
девизом города, тебе там делать нечего.
— И какое же слово у Рима? — спрашиваю я.
— СЕКС, — отвечает Джулио.
— Это же римский стереотип!
— Вовсе нет.
— Но должны же быть в Риме люди, которые не думают о
сексе!
— Нет. В Риме все без исключения думают об этом целыми
днями.
— Даже в Ватикане?
— В Ватикане все иначе. Это не часть Рима. У них там
другой девиз. ВЛАСТЬ.
— А я думала — РЕЛИГИЯ…
— ВЛАСТЬ, — повторил Джулио. — Поверь мне. Но
у Рима — СЕКС.
Так вот, если верить Джулио, этим маленьким словом — СЕКС —
в Риме вымощены все тротуары под ногами. Оно струится в фонтанах и гудит в
воздухе, как уличный шум. Все только тем и занимаются, что думают о нем,
одеваются ради него, ищут его, размышляют о нем, отказываются от него,
превращают его в спорт и игру. Теперь мне понятно, почему Рим, вопреки своему
очарованию, не представляется мне городом, где я могла бы поселиться. По
крайней мере, сейчас. Ведь СЕКС — не мое слово. Были времена, когда оно было
моим, но не сейчас. Поэтому главный посыл Рима, кружась по улицам, натыкается
на меня и отскакивает в сторону, не производя никакого эффекта. Главное слово
меня не касается, поэтому я вроде как живу здесь неполноценной жизнью. Дурацкая
теория, которую невозможно доказать, но мне она нравится.
Джулио спрашивает:
— А у Нью-Йорка какое слово? Я недолго думаю и отвечаю:
— Это глагол, иначе и быть не может. Мне кажется,
ДОСТИГАТЬ.
(Что касается слова для Лос-Анджелеса, здесь есть одно
тонкое, но значительное отличие, хотя это тоже глагол — ДОСТИЧЬ. Я рассказываю
об этой теории моей шведке Софи, и она решает, что девиз Стокгольма в таком
случае — ЕДИНООБРАЗИЕ, а это нагоняет тоску на нас обеих.)
Я спрашиваю Джулио:
— А у Неаполя какой девиз?
Он хорошо знаком с югом Италии.
— БОРОТЬСЯ, — отвечает он. — А каким словом
ты бы охарактеризовала свою семью?
Вопросик на засыпку. Вот бы придумать слово, сочетающее в
себе понятия БЕРЕЖЛИВОСТЬ и ОТСУТСТВИЕ ПОЧТЕНИЯ К КОМУ БЫ ТО НИ БЫЛО. Но Джулио
не дожидается ответа и переходит к следующему очевидному вопросу: а твое слово?
На этот вопрос у меня точно нет ответа.
Правда, теперь, поразмыслив над этим несколько недель, я
могу дать кое-какие наметки. Во-первых, я знаю, какие слова стопроцентно мне не
соответствуют. БРАК — и слепому ясно. СЕМЬЯ (хотя за те несколько лет, что мы
прожили с мужем, это слово стало просто вездесущим, оно совершенно не мое:
оттого и причина всех мучений.) ДЕПРЕССИЯ — теперь уже нет, и слава Богу. Не
думаю, что мне подходит стокгольмское ЕДИНООБРАЗИЕ; но и нью-йорское ДОСТИГАТЬ
тоже уже не мое, хотя до тридцати лет это, безусловно, был мой девиз. Возможно,
мое слово — ИСКАТЬ? (Но, если честно, ПРЯТАТЬСЯ мне подходит не меньше.) В
последние несколько месяцев в Италии моим девизом было УДОВОЛЬСТВИЕ, но это
слово не совсем гармонирует с моей сущностью — иначе хотелось бы мне уехать в
Индию? ПРЕДАННОСТЬ — еще один возможный вариант, но, услышав это слово, можно
вообразить меня святошей, и оно никак не отражает литры выпитого мною вина.
