— Это сын одного из наших торговцев. Они очень бедны.
Гуру пригласила его жить в ашраме. Когда он играет на барабанах, слышен голос
Бога.
В ашраме есть храм, открытый для всех. В течение дня сюда
приходят индийцы, чтобы воздать почести статуе Сиддха-йоги (мастеру, достигшему
совершенства). В двадцатых годах он основал йогическую школу и до сих пор почитается
в Индии как великий святой. Но остальная территория ашрама предназначена
исключительно для учеников. Это не отель и не туристическое место. Ашрам больше
похож на университет: чтобы попасть сюда, надо подать заявку, а чтобы тебя
приняли, необходимо доказать, что уже давно практикуешь эту ветвь йоги. Срок
проживания — минимум месяц. (Я решила остаться в ашраме на шесть недель, а
потом отправиться в одиночное путешествие по Индии с посещением храмов, ашрамов
и священных мест.)
Среди учеников индийцев и неиндийцев примерно поровну (а
неиндийцы, в свою очередь, примерно поровну делятся на американцев и
европейцев). Занятия проходят как на хинди, так и на английском. Чтобы попасть
в ашрам, нужно написать эссе, собрать рекомендации, рассказать о том, были ли у
вас психические и физические заболевания, случаи злоупотребления наркотиками и
алкоголем, а также предоставить гарантию финансового благополучия. Гуру не
хочет, чтобы люди использовали ее ашрам как убежище от хаоса, созданного ими же
самими в реальной жизни, — это никому не пойдет на пользу. У нее также
есть правило, согласно которому не следует становиться послушником и приезжать
в ашрам, если ваша семья и близкие категорически против; это того не стоит. В
таком случае лучше остаться дома, вести нормальную жизнь и просто быть хорошим
человеком. Нет необходимости превращать свое решение в драму.
Меня всегда восхищало практическое чутье этой женщины.
Чтобы попасть в ашрам, нужно также показать себя разумным и
практичным человеком. Нужно продемонстрировать свою готовность к работе, так
как все ученики должны помогать функционированию ашрама, выделяя около пяти
часов в день для сева, или бескорыстного служения. Кроме того, администрация
ашрама обязательно спросит, не пережили ли вы в последние полгода сильное эмоциональное
потрясение (развод, смерть близкого человека), и если это так, то вас попросят
отложить приезд, так как, скорее всего, вы не сможете сосредоточиться на
обучении, а если случится нервный срыв, это лишь отвлечет других студентов. Мой
послеразводный период закончился. Вспоминая свои душевные страдания
непосредственно после расставания с мужем, я более чем уверена, что, окажись я
в ашраме тогда, стала бы обузой для всех. Я поступила намного лучше: отдохнула
сперва в Италии, восстановила силы и здоровье и только тогда приехала сюда. Тем
более что силы мне теперь понадобятся.
Для жизни в ашраме просто необходимо быть сильным, потому
что здешний распорядок суров. Не только в физическом плане — день начинается в
три утра и заканчивается в девять вечера, — но и психологически. Ведь вам
предстоит ежедневно часами находиться в полной тишине, медитируя и созерцая, не
отвлекаясь и не отдыхая от умственной работы. Жить рядом с незнакомыми людьми,
в индийской глухомани. Здесь все кишит насекомыми, змеями и грызунами. Погодные
условия порой экстремальны: то ливни неделями, то тридцать восемь градусов в
тени еще до завтрака. Здесь очень быстро начинаешь чувствовать, что такое
реальная жизнь.
Гуру говорит, что со всеми, кто приезжает в ашрам,
непременно случается одно: они узнают, кто они такие на самом деле. И если вы
чувствуете, что вот-вот сойдете с ума, приезжать не стоит. Потому что никому не
нужны полные лузеры, которых потом приходится выносить вон.
40
Мой приезд совпадает с наступлением Нового года. У меня
меньше суток, чтобы сориентироваться, что к чему, и вот уже Новый год. После
ужина маленький дворик заполняется людьми. Все садятся на землю — кто на
прохладный мраморный пол, кто на коврики из сухой травы. Индианки разодеты как
на свадьбу. Темные волосы умащены и заплетены в косы. На индианках лучшие
шелковые сари и золотые браслеты, и у каждой — разноцветный камушек-бинди меж
бровей, похожий на туманный отблеск звездного света. Все собираются петь мантры
во дворе до полуночи, когда новый год сменит старый.
Мне не нравится выражение «петь мантры», хотя нравится их
петь. «Пение мантр» наводит на мысли о рутине и пугающей монотонности, вызывает
в памяти ритуалы друид вокруг жертвенного огня. Но здесь, в ашраме, пение мантр
превращается в ангельскую музыку. Обычно оно основано на повторении: группа
молодых женщин и мужчин с красивыми голосами запевает одну гармоничную фразу, а
остальные повторяют. Это медитативная практика, попытка сконцентрировать
внимание на музыкальной последовательности и соединить собственный голос с
голосом сидящего рядом, пока все голоса не сольются в один. Я боюсь, что из-за
смены часовых поясов не смогу не уснуть до полуночи и уж тем более найти в себе
силы так долго петь. Но потом начинается этот музыкальный вечер, с единственной
скрипкой, выпевающей в потемках одну пронзительную ноту. К ней присоединяется
губная гармошка, медленный барабанный бой и, наконец, голоса…
Я в дальнем углу двора, с молодыми мамами. Индианки сидят,
скрестив ноги и не испытывая при этом никакого неудобства; у них на коленях
скатерками растянулись спящие дети. Сегодня мы поем колыбельную, грустную
песню, с помощью которой пытаемся выразить благодарность. Ее рага
[25]
— сострадание и преданность. Мы поем на санскрите, как и всегда (этот древний
язык в Индии больше не используется, кроме молитв и религиозных учений), и я
стараюсь имитировать голоса запевающих, подобно голосовому зеркалу, подхватывая
их интонации, как нити голубого света. Они передают мне священные слова, я
ненадолго становлюсь их хранителем, а потом протягиваю обратно, и так мы поем
долгое, долгое время, не ощущая усталости. Как водоросли, мы раскачиваемся под
действием морского течения сумрачной ночи. Дети на коленях у моих соседок
завернуты в шелка, подобно дорогим подаркам.
Я ужасно устала, но все же не отпускаю тонкую голубую нить
мантры и постепенно впадаю в такое состояние, что продолжаю выпевать имя
Господа во сне, а может, всего лишь падаю в глубокий колодец вселенной. К
половине двенадцатого оркестр ускоряет темп, и песня становится определенно
веселой. Красиво одетые женщины со звенящими браслетами на руках хлопают в
ладоши, танцуют, пытаются изобразить ритм тамбурина всем телом. Барабаны
выбивают ритмичный, волнующий бой. Спустя несколько минут у меня возникает
такое чувство, будто мы все вместе притягиваем две тысячи четвертый год. Словно
мы опутали его нашей музыкой и теперь тянем по ночному небу, как тяжеленную
рыболовную сеть, через край наполненную нашими, дотоле неизвестными судьбами.
Это действительно увесистая сеть, ведь в ней — все рождения, смерти, трагедии,
войны, любовь, открытия, изменения и катастрофы, что ждут нас в этом году. Мы
поем и тянем сеть, сначала одной рукой, потом другой, минута за минутой, голос
за голосом, ближе и ближе. Проходят последние секунды до полуночи, и мы поем,
вкладывая в мелодию все наши усилия, — и в последнем отчаянном порыве
наконец притягиваем к себе Новый год, который сетью покрывает нас, небо и тех,
что под ним. Бог один знает, что ждет нас в этом году, но он уже наступил, и
теперь все мы под его колпаком.
