Вот я и сижу за столом одна, стараясь обуздать свою
вилку, — и вдруг вижу малого с подносом, который ищет свободный стул.
Кивком приглашаю его за стол. Раньше он мне не попадался никак новенький. У
него развязная походочка, как будто он никуда не спешит, и держится он с
самоуверенностью шерифа пограничного городка или покерного профи с долгой
карьерой за плечами. На вид ему пятьдесят с небольшим, но выступает он так,
будто живет на этой планете уже несколько столетий. У него белая шевелюра,
белая борода и клетчатая фланелевая рубашка, широкие плечи и руки великана —
такие способны дров наломать. Но лицо совершенно безмятежное.
Он садится напротив и говорит:
— Ну и комарики в этой дыре. Им бы кур топтать.
Дамы и господа, поприветствуйте Ричарда из Техаса.
44
Среди многочисленных занятий, которыми Ричард из Техаса
пробавлялся в жизни, — а большую часть я вовсе опущу, — были: рабочий
на нефтяном промысле, водитель тягача, первый официальный представитель компании
по производству ортопедических сандалий в обеих Дакотах, мешочник на мусорной
свалке на Среднем Западе (извините, нет времени объяснять, что такое
«мешочник»), дорожный рабочий, торговец подержанными авто, солдат вьетнамской
войны, «продавец товаров народного потребления» (товаром, как правило, была
мексиканская наркота), наркоман и алкаш (если это можно назвать занятием),
потом бывший наркоман и алкаш (занятие куда более почетное), фермер в
хипповской коммуне, диктор на радио и, наконец, успешный предприниматель,
торгующий высокотехнологичным медицинским оборудованием (это до тех пор, пока
его брак не развалился и бизнес не перешел к бывшей жене, а Ричарду только и
осталось, что «чесать свою нищую белую задницу»). Сейчас Ричард ремонтирует
дома в Остине.
— Карьеру я так и не сделал, — говорит он. —
Да я и в жизни не умел ничего, кроме ерунды всякой.
Ричард из Техаса не из тех людей, кто беспокоится по поводу
и без повода. Никогда бы не назвала его невротиком. Но я сама немного невротик,
потому и прониклась к нему таким обожанием. С приездом Ричарда в ашрам у меня
возникло сильное и необъяснимое чувство защищенности. Его безмятежная
великанова непоколебимость присмиряет все мои внутренние тревоги и вселяет
уверенность, что все будет хорошо. (И если даже будет плохо, мы вместе над этим
посмеемся.) Помните высокомерного болтливого петушка из «Луни Тьюнз»?
[26]
Вот это Ричард, а я — цыпленок, его говорливый прихвостень.
Говоря словами Ричарда, «мы с Хомяком оборжались в этой дыре».
Хомяк.
Это прозвище мне дал Ричард. Он окрестил меня так в первый
же вечер нашего знакомства, когда заметил, сколько я способна съесть. Я
пыталась защищаться (якобы я ем осознанно, не забывая о дисциплине и своем
намерении), но прозвище прилипло, и все тут.
Возможно, Ричард из Техаса не похож на типичного йога. Хотя
жизнь в Индии научила меня настороженно относиться к стереотипам насчет того,
кто такие типичные йоги. (Парень с молочной фермы из ирландской тьмутаракани —
познакомились тут на днях; расстригшаяся монахиня из ЮАР… лучше даже не
начинать.) Ричард увлекся этой ветвью йоги по примеру бывшей подружки, которая
привезла его в нью-йоркский ашрам на выступление гуру. Он вспоминает: «Мне
показалось, что ашрам — самое чудное место, что мне доводилось видеть, и я все
думал: где же та комната, в которой нас всех попросят отдать деньги и подписать
дарственную на дом и машину. Но этого так и не случилось».
После того случая — это было примерно десять лет назад
Ричард вдруг начал регулярно молиться, всегда об одном и том же. Он умолял
Господа: «Прошу Тебя, пожалуйста, открой мое сердце». Это все, что было нужно
Ричарду, — открытое сердце. Свою молитву он всегда заканчивал словами: «И
пожалуйста, подай знак, когда это произойдет». Сейчас, вспоминая те дни, он говорит:
«Будь осторожна в молитвах, Хомяк, а то возьмут и сбудутся». Несколько месяцев
Ричард молил Бога подарить ему открытое сердце, и что вы думаете он получил?
Правильно — срочную операцию на открытом сердце. Его грудную клетку в самом
прямом смысле раскрыли, ребра раздвинули, впустив дневной свет, наконец
коснувшийся сердца, а Бог как будто усмехнулся: «Как тебе такой знак?» Теперь
Ричард молится осторожно. «Теперь, стоит мне попросить о чем-то, я всегда
заканчиваю молитву словами: только знаешь, Бог, давай на этот раз помягче».
— Что же мне делать с моей практикой? — как-то раз
спрашиваю я. Ричард наблюдает, как я оттираю храмовые полы. (Самому-то ему
повезло — работает на кухне, его там ждут не раньше чем за час до ужина. Но ему
нравится просто смотреть, как я корплю над полом. Думает, это смешно.)
— А зачем что-то делать, Хомяк?
— Затем, что у меня ничего не получается.
— Кто сказал?
— Я не могу мысли успокоить.
— Помнишь, что гуру говорит: если садишься с твердым
намерением медитировать — все, что происходит потом, тебя уже не касается. Так
зачем оценивать свой опыт?
— Потому что то, что происходит со мной во время
медитации, не имеет к йоге никакого отношения!
— Мой дорогой Хомяк, ты и понятия не имеешь, что
происходит с тобой во время медитации.
— Но у меня не бывает видений, никакого трансцедентного
опыта…
— Хочешь увидеть разноцветные картинки? Или узнать
правду о себе? Что у тебя за цель?
— Когда я пытаюсь медитировать, единственное, что
выходит, — бесконечные пререкания с самой собой.
— Это всего лишь твое эго. Оно хочет убедиться, что все
еще управляет тобой. Можно сказать, это его работа. Из-за него ты чувствуешь
себя раздвоенной, оно наполняет тебя чувством неполноценности, внушает, что ты
— ущербный, разбитый, одинокий человек, а не целостное существо.
— Но мне от этого какая польза?
— Никакой. Твое эго вовсе не создано для того, чтобы
приносить пользу. Единственное его предназначение — властвовать. А сейчас ему
до смерти страшно, так как его пытаются потеснить. Не сходи с духовного пути,
детка, и дни этого гаденыша будут сочтены. Очень скоро эго утратит свою власть,
и сердце станет за главного. А пока эго борется за жизнь, играет с твоим умом,
пытается утвердить свой авторитет и отгородить тебя от Вселенной. Не слушай
его.
— А как тебе удается не слушать?
— Ты когда-нибудь пробовала отнять игрушку у малыша?
Вряд ли это ему понравится. Он начнет драться и вопить. Но есть лучший способ —
отвлечь ребенка, занять его другой игрой. Переключить его внимание на что-то
еще. Чем пытаться насильно вытолкнуть мысли из головы, почему бы не направить
ум в другое, более здоровое русло?
— Например?
— Например, думать о любви, Хомяк. О чистой
божественной любви.
45
Мои ежедневные визиты в зал для медитаций должны
представлять собой «сеансы божественного единения», но в последнее время перед
входом в него меня аж всю коробит, как мок собаку перед кабинетом ветеринара
(она знает, что там хоть все и ведут себя очень дружелюбно, рано или поздно все
равно начнут тыкать в нее острыми медицинскими инструментами). Но сегодня
утром, помня наш с Ричардом разговор, я хочу попробовать новый подход.
Устроившись для медитации, я обращаюсь к уму: «Слушай, я понимаю, что тебе
немного страшно. Но знай: я не пытаюсь тебя уничтожить. Я лишь хочу найти
место, где ты мог бы отдохнуть. Я тебя люблю».
