Как можно было так сделать — ума не приложу. Не такая уж у
нас большая комната: трудно не заметить, что кто-то спит на второй кровати. К
тому же моя соседка очень ответственная, предусмотрительная женщина, мать
пятерых детей из Австралии. Это на нее не похоже. Но все же она это сделала:
заперла меня в комнате.
Моей первой мыслью было: вот теперь-то у меня появится
уважительная причина не петь Гуруджиту! Но вторая мысль… Это была даже не
мысль. Это было действие.
Я выпрыгнула в окно.
Точнее говоря, вылезла на карниз, схватилась за него потными
руками и повисла в темноте на высоте двух этажей, лишь тогда задав себе вполне
правомерный вопрос: «И зачем ты прыгаешь из окна?» И ответила сама себе с
горячей объективной решимостью: «Я должна попасть на Гуруджиту». Потом
отпустила карниз и упала задом, пролетев в темноте шесть, а то и все восемь
метров и приземлившись на бетонный тротуар. По дороге я ударилась обо что-то и
ободрала кожу на правой лодыжке — но мне было все равно. Я поднялась и босиком,
с пульсирующей в висках кровью побежала к храму, нашла место, открыла
молитвенник — песня только началась — и, истекая кровью, начала петь Гуруджиту.
Лишь через несколько стихов я перевела дыхание и поймала
себя на своей обычной инстинктивной утренней мысли: не хочу быть здесь. И тут
вдруг услышала, как Свамиджи смеется в моей голове: «Странно, разве человек,
который не хочет быть здесь, так себя ведет?»
И я ответила: «Ну ладно. Твоя взяла».
Я сидела, подпевая с окровавленной ногой, и думала, что,
наверное, пора мне изменить отношение к этой духовной практике. Ведь изначально
Гуруджита является гимном чистой любви, но меня что-то все время останавливало,
и я не могла высказать эту любовь искренне. И вот, пропевая стих за стихом, я
поняла, что должна найти что-то — или кого-то, — кому посвятить этот гимн,
чтобы отыскать в сердце источник чистой любви. И на двадцатом стихе я вспомнила
о Нике.
Ник — мой племянник, восьмилетний мальчик. Худоват для
своего возраста, зато до жути умен и пугающе проницателен. Восприимчивая и
сложная натура. Даже через несколько минут после рождения, среди орущих
младенцев в грудничковом отделении он один молчал, оглядывая кругом взрослыми,
умными и встревоженными глазками. Он выглядел так, словно ему уже не раз
приходилось рождаться на свет и он даже не знал, стоит ли этому радоваться. Ник
— ребенок, для которого жизнь никогда не была простой; он слышит, видит и
чувствует происходящее столь интенсивно, столь быстро поддается эмоциям, что
всех нас это порой пугает. Я люблю мальчика всем сердцем, мне хочется оградить
его от всего мира. Подсчитав разницу во времени между Индией и Пенсильванией, я
смекнула, что Ник сейчас как раз ложится спать. И стала петь Гуруджиту как
колыбельную. Иногда ему трудно уснуть, потому что он никак не может успокоить
свой ум. Так что я посвятила Нику каждое священное слово этого гимна. Я
привнесла в песню все, чему бы мне хотелось его научить. С каждой строчкой я
пыталась успокоить его: пусть мир порой бывает жесток и несправедлив, но не
надо волноваться, ведь мы его очень любим. Он окружен любящими людьми,
сердцами, готовыми ради него на все. Мало того, он обладает мудростью и
терпением, сокрытыми глубоко в душе, которые со временем проявятся и помогут
ему справиться с любыми испытаниями. Он для нас дар Божий. Я обращалась к Нику
посредством древнего санскритского текста и вдруг заметила, что по щекам текут
холодные слезы. Но не успела я вытереть глаза, как Гуруджита закончилась…
Полтора часа прошли как десять минут. Я поняла, что случилось — это Ник помог
мне просидеть Гуруджиту. Маленькое сердечко, которому я хотела помочь, — а
на самом деле он помогал мне.
Я подошла к передней части храма и поклонилась до самого
пола, благодаря Господа, трансформирующую силу любви, себя, свою гуру и своего
племянника, и краем сознания, на молекулярном (не на интеллектуальном) уровне
понимая, что нет никакой разницы между этими словами, этими понятиями, этими
людьми. Затем я удалилась в зал для медитации, решив пропустить завтрак, и
просидела почти два часа в звенящей тишине.
Стоит ли говорить, что я больше не прогуливала Гуруджиту?
Она стала для меня самой священной практикой в ашраме. Разумеется, Ричард из
Техаса не преминул поиздеваться над моим прыжком из окна общежития и теперь
каждый вечер после ужина предупреждал: «Увидимся завтра на Гуруджите, Хомяк И
попробуй для разнообразия спуститься по лестнице!» На следующей неделе я
позвонила сестре, и та сказала, что по необъяснимой причине Ник вдруг стал
засыпать спокойно. А через несколько дней в библиотеке в книге об индийском святом
Шри Рамакришна мне попалась история об ученице, явившейся к великому учителю.
Она боялась, что недостаточно преданна практике и ее любовь к Господу слаба. На
что святой ответил: «Неужели ты никого не любишь?» Женщина призналась, что
больше всего на свете обожает своего маленького племянника. Тогда святой
сказал: «Вот и ответ. Пусть он станет твоим Кришной, твоим возлюбленным. Служа
своему племяннику, ты служишь Богу».
Однако все это не так важно. По-настоящему удивительная вещь
случилась в тот же день, когда я выпрыгнула из окна. После обеда я встретила
Делию, свою соседку, и сказала, что утром она заперла меня в комнате. Делия
ужаснулась:
— Не представляю, как я могла это сделать! Тем более
что все утро думала о тебе. Ты вчера мне снилась как наяву. Весь день этот сон
из головы не выходит!
— Расскажи.
— Мне снилось, что ты вспыхнула, — ответила
она. — И твоя кровать тоже. Я бросилась на помощь, но когда подбежала, от
тебя осталась лишь кучка белого пепла.
55
Именно тогда я решила, что должна остаться в ашраме. Это
совершенно противоречило начальному плану. Ведь я планировала прожить здесь
всего шесть недель, набраться трансцендентного опыта и продолжить путешествие
по Индии… хм… в поисках божественной сущности! Я запаслась картами,
путеводителями, походными ботинками и всем-всем-всем! Наметила, какие храмы и
мечети нужно посетить, с кем из святых мудрецов встретиться. Я же в Индии, в
конце концов! Здесь столько всего можно посмотреть и переделать. Мне предстоит
пройти много километров, облазить не один десяток храмов, покататься на слонах
и верблюдах. Да я просто не переживу, если не увижу Ганг, великую пустыню
Раджастан, дурацкие мумбайские киношки, Гималаи, старинные чайные плантации,
рикш из Калькутты, проносящихся друг мимо друга, словно колесницы из «Бен-Гура».
А в марте я даже планировала встретиться с самим далай-ламой в Дхармсале!
Надеялась, хоть он скажет мне, где искать Бога.
Но застрять на одном месте, без движения, в маленьком ашраме
в богом забытой крохотной деревушке — нет, этого я никак не планировала!
Однако мастера дзен говорят, что нельзя увидеть свое
отражение в бегущей воде — только в стоячей. Что-то подсказывает мне, что,
сбежав сейчас, я пренебрегу всем накопленным духовным опытом. Ведь именно
сейчас, в этом маленьком ограниченном пространстве, где каждая минута
организована с целью способствовать самоизучению и религиозной практике, со
мной что-то начало происходить. Так неужели нужно именно теперь садиться на
какие-то поезда, цеплять кишечных паразитов, тусоваться с бэкпэкерами? Может, я
потом все это еще успею? И с далай-ламой найду время встретиться? Куда он
денется, далай-лама? (Да и если, не дай бог, с ним что случится, на его место
найдут кого-нибудь еще, верно?) Мой паспорт и так похож на татуированную тетку
из цирка уродов. Неужели очередное путешествие приблизит меня к поразительному
контакту с божественным?
