В течение всего ритрита я сидела в глубине храма и наблюдала
за тем, как участники медитируют в полутьме и абсолютной тишине. Моя работа —
заботиться об их удобстве, внимательно следить за любыми возникающими
проблемами и требованиями. На время ритрита ученики приносят обет молчания, и я
вижу, как с каждым днем они все глубже погружаются в тишину, окутывающую весь
ашрам. Из уважения к участникам ритрита и мы ходим почти что на цыпочках, даже
обедаем в тишине. Прежняя разговорчивость исчезла без следа. Даже я притихла. В
ашраме стоит тишина, как посреди ночи, полное отсутствие звуков, когда кажется,
что время остановилось, — обычно такое испытываешь в три утра, находясь в
полном одиночестве, а сейчас тишина висит в воздухе средь бела дня, и все в
ашраме это чувствуют.
Я не знаю, о чем думают сто человек во время медитации, не
знаю, что они чувствуют, но мне прекрасно известно, что они стремятся
пережить, — и я ловлю себя на мысли, что постоянно молюсь о них, обращаясь
к Богу со странной просьбой: пожалуйста, награди этих людей теми дарами, что,
возможно, приготовлены для меня. У меня нет намерения входить в медитацию
одновременно с участниками ритрита; я должна присматривать за ними, а не
заботиться о собственном духовном прогрессе. Но каждый день меня словно
подхватывает волна их общего религиозного стремления — говорят, грифы умеют
взлетать на потоке раскаленного воздуха, исходящего от земли, поднимаясь из-за
этого намного выше, чем смогли бы силой собственных крыльев. Вот и
неудивительно, наверное, что подобное происходит со мной именно сейчас. Однажды
в четверг после обеда в храме — за выполнением своих обязанностей дежурной, со
значком на груди и все такое — я неожиданно натыкаюсь на портал Вселенной, и
меня переносит в самый центр ладони Бога.
67
Как читатель и человек, находящийся в духовном поиске, я
всегда испытываю разочарование, дойдя до этого места в чужих рассказах о
духовном пути, — я имею в виду описание того, как душа оказывается вне
времени и сливается с бесконечностью. От Будды до святой Терезы, суфийских
мистиков и моей собственной гуру многие великие люди столетиями пытались
выразить словами, что означает стать единым целым с Богом, — и эти
описания всегда оставляли у меня чувство неудовлетворенности. Очень часто в них
можно встретить прилагательное, которое меня просто бесит — «неописуемый». Но
даже самые красноречивые из повествующих об этом религиозном переживании —
Руми, «оставивший все усилия и привязавший себя к рукаву Бога»; Хафиз,
описывавший себя и Бога как двух толстяков, помещенных в одну маленькую лодку —
«мы все время натыкались друг на друга и смеялись», — даже эти поэты меня
разочаровывают. Мне мало читать об этом, мне нужно тоже такое пережить. Шри
Рамана Махарши, любимый гуру индийцев, подолгу рассказывал ученикам о своем
трансцендентном опыте, но каждую беседу завершал словами: «А теперь идите и
узнайте сами».
Вот я и узнала. И не буду заявлять, что то, что я испытала в
тот четверг в Индии, было неописуемым, — хотя именно так и было. Я все же
попробую описать. Говоря простым языком, меня затянуло в тоннель Абсолюта, и в
круговороте я вдруг достигла полного понимания законов Вселенной. Я вышла из
своего тела, вышла из комнаты, вышла с этой планеты, шагнула сквозь время и
погрузилась в бездну. Я была внутри бездны, но одновременно и сама была бездной
и смотрела на нее со стороны. В этом месте царило безграничное спокойствие и
мудрость. Бездна обладала сознанием и разумом. Бездна была самим Богом, значит,
я была в Боге. Но не примитивно физически — не то что Лиз Гилберт стала мышцей
Божьей ноги или чем-то еще. Я просто стала частью Бога и самим Богом. Я
одновременно была крохотной крупинкой Вселенной и всей огромной Вселенной.
(«Все знают, что капля вливается в океан, но мало кто догадывается, что и океан
сливается с каплей», — писал мудрец Кабир. И я могу на собственном опыте
засвидетельствовать, что это действительно так)
Мои ощущения не имели ничего общего с галлюцинациями. Это
было обычное событие. Я попала в рай, испытала глубочайшую любовь, не сравнимую
ни с чем, что испытывала прежде, но не впала в эйфорию. Это не было похоже на
возбужденное состояние. У меня не осталось эго и страстей, вызывающих эйфорию и
восторг. То состояние, которого я достигла, будто всегда было на ладони. Так
бывает, когда долго смотришь на оптический обман, напрягаешь глаза, чтобы
разгадать его секрет, и тут вдруг видишь, что две вазы на самом деле не вазы, а
два лица. А раз увидев оптическую иллюзию, уже никогда не поведешься на тот же
фокус.
«Так значит, вот Ты какой, Бог, — подумала я. —
Что ж, карашо пожаловать.»
То место, где я находилось, нельзя описать как принадлежащее
этому миру. Оно не было ни темным, ни светлым, ни большим, ни маленьким. Это
вообще было не место, и я там, по сути, не находилась, и «я» вообще была не я.
Мои мысли по-прежнему были при мне, но они притихли, усмирели и носили чисто
наблюдательный характер. Я ощутила не только непоколебимое чувство
сопричастности и единства со всем и всеми окружающими, но и смутное и
удивительное для меня чувство непонимания — как это люди вообще могут ощущать
себя иначе? У меня также вызвали легкое недоумение мои прежние представления о
том, кто я и кем являюсь. Я, женщина, американка, общительный человек,
писательница, — все это казалось таким крохотным и… неактуальным. Как
можно загонять себя в крошечную коробочку собственной личности, когда ощущаешь
свою бесконечность?
Я спросила себя: зачем было гоняться за счастьем всю жизнь,
когда оно все время было рядом?
Не знаю, как долго я витала в волшебном поднебесье, ощущая
единство со всей Вселенной, прежде чем у меня не возникла внезапная и
требовательная мысль: «Я хочу, чтобы это чувство длилось вечно!» Вот тогда меня
и вытолкнули из тоннеля. Всего двух коротких слов — я хочу! — было
достаточно, чтобы начать спуск обратно на землю. И тут мой ум запротестовал —
нет! Не хочу отсюда уходить! — и я полетела вниз.
Хочу!
Не хочу!
Хочу!
Не хочу!
С каждым повторением этих отчаянных мыслей я падала все ниже
и ниже сквозь слои иллюзий, как персонаж комедии, упавший с крыши и проломивший
по пути с десяток козырьков. Возвращение моих бессмысленных желаний означало
путь назад, в мой маленький мирок, к моей земной ограниченности, скупой истории
моей жизни, уместившейся на одной страничке. Я наблюдала, как ко мне
возвращается мое Я, и это было похоже на постепенно проявляющийся полароидный
снимок, с каждой секундой становящийся четче и четче: вот лицо, вот морщины
вокруг губ, вот брови — вот и все, конец, мой привычный прежний облик Меня
пробила паническая дрожь, легкий болевой укол от утраты моего божественного
опыта. Но вместе с паникой я ощутила и присутствие наблюдателя, мудрой и
повзрослевшей себя, которая лишь покачала головой и улыбнулась. Эта мудрая я
понимала, что если я смогла поверить, что блаженство можно у меня отнять, то
еще ничего не постигла. И потому не готова навсегда поселиться в этом состоянии.
Мне предстоит больше учиться. И когда я это осознала, Бог отпустил меня,
позволил проскользнуть сквозь пальцы, сообщив последнюю, щедрую и невыразимую
истину:
