И кстати, слово «рай», пришедшее из персидского языка,
дословно означает «сад, обнесенный стеной».
[37]
80
Раз уж мы заговорили о рае, скажу честно: достаточно было
всего три дня просидеть в местной библиотеке, чтобы понять, что все мои прежние
идеи «рая на Бали» были несколько ошибочны. Впервые побывав на Бали два года
назад, я всем растрезвонила о том, что этот маленький остров — единственное в
мире по-настоящему утопическое место, с начала времен знавшее лишь мир,
гармонию и равновесие. Идеальный райский остров, в истории которого не было ни
одного случая насилия или кровопролития. Понятия не имею, откуда взялось столь
возвышенное представление, но я с полной уверенностью распространяла его среди всех
своих знакомых.
— Даже полицейские ходят с цветами в волосах, —
говорила я, будто этот факт что-то доказывает.
Впрочем, на деле оказалось, что история Бали знала не меньше
кровопролитий, насилия и диктаторства, чем история любого другого места на
Земле, где живут люди. В шестнадцатом веке, когда на остров приехали правители
с Явы, они, само собой, устроили здесь феодальную колонию с суровым делением на
касты, а на то она и кастовая система, чтобы не особо утруждать себя заботами о
тех, кто оказался на низшей ступени. Экономика Бали в те давние времена
существовала за счет процветания работорговли, которая, мало того что
зародилась за много веков до того, как на международную арену торговли живым
товаром вышли европейцы, но и просуществовала еще долго после того, как
работорговля в Европе была отменена. Что до внутренней ситуации, остров
раздирали постоянные войны и нападения соперничающих правителей на соседей,
неизменно сопряженные с массовыми изнасилованиями и убийствами. До конца
девятнадцатого века среди купцов и моряков у балинезийцев была репутация
безжалостных воителей. (Слово амок, означающее острый психоз,
[38]
на самом деле балинезийского происхождения и описывает технику боя, когда воин
впезапно словно сходит с ума и набрасывается на противника, провоцируя
суицидальную и кровавую рукопашную; европейцев эта практика приводила в
откровенный ужас.) Обладая безупречно дисциплинированной тридцатитысячной
армией, балинезийцы одержали верх над голландским вторжением тысяча восемьсот
сорок восьмого, сорок девятого и, для верности, пятидесятого годов и покорились
голландцам лишь тогда, когда противоборствующие островные короли разделились и
предали друг друга, в борьбе за власть объединившись с врагом, посулившим им
впоследствии выгодную сделку. Так что рассматривать историю острова сквозь
дымку нынешней райской мечты несколько оскорбительно для реальности: не надо
думать, что последнюю тысячу лет эти люди сидели на крылечке, улыбаясь и
распевая веселые песенки.
Но в тысяча девятьсот двадцатых и тридцатых годах, когда
Бали открыла для себя европейская элита, кровавое прошлое замяли, а
новоприбывшие пришли к единому мнению, что это и есть «остров небожителей», где
каждый — художник, а люди пребывают в состоянии ничем не омраченной нирваны.
Такая картина Бали — остров-мечта — надолго засела в умах людей; большинство
приезжающих (и я в том числе, в свой первый приезд) по-прежнему поддерживают
этот стереотип. Посетив Бали в тридцатых годах, немецкий фотограф Герман
Краузер писал: «Я рассердился на Бога за то, что не родился балинезийцем».
Привлеченные рассказами о неземной красоте и покое, на остров стали приезжать
знаменитости — художники (Вальтер Шпис
[39]
), писатели (Ноэль
Кауард
[40]
), танцоры (Клер Хольт
[41]
), актеры
(Чарли Чаплин), исследователи (Маргарет Мед). Последняя, несмотря на обилие
вокруг женщин с обнаженной грудью, сумела проницательно увидеть балинезийскую
цивилизацию такой, какой она и является, а именно обществом, по
консервативности сравнимым с Англией викторианской эпохи: «Ни капли свободной
сексуальности во всей культуре».
Славные деньки закончились в сороковых годах, с началом
мировой войны. Индонезию оккупировала Япония, и экспаты, блаженствующие в садах
Бали в компании смазливых мальчиков из прислуги, были вынуждены спасаться
бегством. Рознь и насилие процветали на Бали, как и на остальном архипелаге, и
к пятидесятым годам, рискни европеец показаться на острове, ему было бы
нелишним спать с пистолетом под подушкой (сведения из исследования «Бали:
придуманный рай»). В шестидесятых в ходе борьбы за власть вся Индонезия
превратилась в поле боя между националистами и коммунистами. После попытки переворота
в Джакарте в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году на Бали прислали отряд
солдат армии националистов, у которых был список с именем каждого
подозреваемого в симпатии к коммунизму на острове. В течение примерно одной
недели, всячески поддерживаемые местными полицейскими и поселковыми властями,
националисты методично перебили часть населения каждой деревни. По окончании
резни живописные реки острова чуть не вышли из берегов под весом ста тысяч
сброшенных в них трупов.
Возрождение мечты о пресловутом рае пришлось на конец
шестидесятых, когда правительство Индонезии решило заново позиционировать Бали
на международном туристическом рынке как «остров небожителей» и запустило
массивную и успешную маркетинговую кампанию. Туристы, которых заманили на Бали на
этот раз, были с интеллектуальными претензиями (Бали все-таки не Форт-Лодердейл
[42]
) и интересовались роскошным художественным и религиозным
наследием балинезийской культуры. На мрачные страницы истории предпочли не
обращать внимания. И не обращают до сих пор.
Прочитав обо всем об этом в течение нескольких дней,
проведенных в местной библиотеке, я прихожу в некое замешательство. Ведь если
подумать: зачем я, собственно, приехала на Бали? Чтобы найти баланс между
мирскими наслаждениями и духовной дисциплиной. Но является ли Бали подходящим
местом для поиска? Действительно ли жители острова существуют в мирной гармонии
и правда ли, что в этом им нет равных во всем остальном мире? То есть они,
конечно, похожи на гармоничных людей, это я не отрицаю — со всеми их танцами,
обрядами, праздниками, красивостями и улыбками… но я же не знаю, что на самом
деле творится за фасадом. Пускай полицейские носят цветы за ухом, но это не
отменяет коррупцию, процветающую на Бали и во всей Индонезии (и буквально на
днях я узнала об этом из первых рук, вручив человеку в форме стодолларовую
взятку за нелегальное продление визы, чтобы мне все-таки разрешили пробыть на
Бали четыре месяца). Балинезийцы в буквальном смысле живут за счет своей
репутации самой безмятежной, религиозной и артистичной нации на Земле, однако
насколько эти качества свойственны им от природы, а насколько являются
экономически просчитанным ходом? И какова вероятность чужаку вроде меня
когда-либо узнать о скрытых проблемах, невидимых за фасадом «счастливых» лиц?
Здесь все так же, как и везде, — стоит присмотреться поближе — и четкие
линии расплываются, превращаясь в невнятную массу размытых мазков и клякс.
