Прохромав в магазин на больной ноге, я представилась доктору
Вайан — балинезийке изумительной красоты с лучезарной улыбкой и блестящими
черными волосами до талии. За ее спиной прятались две робкие девчушки — я
помахала им, а они улыбнулись и нырнули обратно в кухню. Я показала Вайан рану
и спросила, сможет ли она помочь. Вскоре она уже кипятила на плите отвар из
трав, тем временем заставив меня выпить джаму — традиционный индонезийский
домашний лечебный напиток Она приложила к ране горячие зеленые листья, и моему
колену сразу полегчало.
Мы разговорились. Вайан превосходно говорила по-английски.
Будучи с Бали, она сразу задала мне три стандартных вопроса: куда идешь? откуда
пришла? замужем?
Когда я ответила, что не замужем («пока еще нет!»), Вайан
пришла в замешательство.
— И никогда не были? — спросила она.
— Нет, — соврала я. Не люблю врать, но по опыту
знаю, что в разговоре с балинезийцами не стоить упоминать о разводе, — это
их так огорчает!
— Правда, никогда не были замужем? — переспросила
Вайан, теперь глядя на меня с откровенным любопытством.
— Правда, — соврала я. — Не была.
— Уверены? — Мне это стало казаться странным.
— Уверена абсолютно!
— Ни разу? — не унималась она. Кажется, она видит
меня насквозь.
— Ну… — замялась я, — ну был один разочек…
Тут ее лицо засветилось, точно она хотела сказать: ага, я
так и знала!
— В разводе?
— Да, — со стыдом призналась я. — Мы
развелись.
— А я сразу поняла.
— Тут у вас развод не очень в почете.
— Ну вот я тоже разведена, — заявила Вайан, к
моему огромному удивлению.
— Вы?
— Я все возможное сделала, — отвечала она. —
Прежде чем подать на развод, все перепробовала, молилась каждый день. Но просто
не могла не уйти.
Глаза Вайан наполнились слезами, и не успела я оглянуться,
как уже держала ее за руку — первую встреченную мной разведенную женщину на
Бали — и твердила:
— Конечно, ты сделала все, что могла, дорогая. Уверена,
так оно и было.
— Развод — это так грустно, — вздохнула она. Я
возражать не стала.
Следующие пять часов я просидела в лавке Вайан и проговорила
со своей новой лучщей подругой о ее невзгодах. Пока она лечила инфекцию на моем
колене, я слушала ее историю. Муж Вайан, балинезиец, «все время пил, играл, проигрывал
все деньги, а потом бил меня за то, что не давала ему денег на выпивку и игры.
Много раз он так меня избивал, что я попадала в больницу, — рассказывала
Вайан. Она раздвинула волосы и показала мне шрамы на голове. — Это после
того раза, когда он ударил меня мотоциклетным шлемом. Он всегда бил меня
шлемом, когда был пьяный, а я мало зарабатывала. Он так сильно меня бил, что я
теряла сознание, а потом у меня кружилась голова, пропадало зрение. Повезло
мне, что я врач, в моей семье все были целителями. Я знаю, как вылечиться после
побоев. Не будь я врачом — давно осталась без ушей, ничего бы больше не
слышала. Глаза бы потеряла, не смогла бы видеть». Вайан ушла от мужа после
того, как он избил ее так сильно, что она «потеряла ребенка, моего второго ребенка,
которого носила в животе». После того случая ее первая дочь, смышленая девочка
по имени Тутти, сказала: «Мамочка, по-моему, тебе нужно развестись. Когда ты
уходишь в больницу, у Тутти слишком много работы по дому». Тутти тогда было
четыре года.
Западный человек почти неспособен представить, в каком
обособленном и уязвимом положении оказывается балинезиец после развода. Семья,
существующая в границах, обозначенных стенами семейного дома, — это все,
что у него есть: четыре поколения родных и двоюродных братьев и сестер,
родителей, бабушек, дедушек и детей, живущих вместе в небольших бунгало,
выстроенных вокруг семейного храма. Они заботятся друг о друге с рождения до
смерти. Семейный очаг — источник силы и финансовой стабильности, забота о
здоровье и забота о детях, образование и духовная связь — самое важное в
балинезийской системе ценностей.
Семейный очаг имеет столь важное значение, что балинезийцы
воспринимают его как живого человека. Деревенское население на Бали традиционно
подсчитывают не по количеству людей, а по количеству домов. Дом — целая
вселенная с системой самообеспечения. И не дай бог вам его покинуть. (Если,
конечно, вы не женщина, которая в жизни переезжает лишь однажды — из родного
семейного дома в дом мужа.) В тех случаях, когда система работает (а в здоровом
балинезийском обществе это происходит почти всегда), ее результатом являются
самые здоровые, социально защищенные, спокойные, счастливые и гармоничные люди
в мире. Но что, если система дает сбой, как в случае с моей новой подругой
Вайан? Изгоев относит на орбиту, где доступ к кислороду закрыт. Выбор у Вайан
был невелик или остаться в семейном доме, жить с мужем и не вылезать из
больниц, или спасти собственную жизнь и уйти — оставшись ни с чем.
Ни с чем, конечно, громко сказано. При Вайан остались
энциклопедические знания о врачевании, ее добрый нрав, рабочая этика и дочка
Тутти, за которую ей пришлось побороться не на жизнь, а на смерть. Ведь на Бали
царит абсолютный патриархат. В случае развода дети автоматически остаются с отцом.
Чтобы вернуть Тутти, Вайан пришлось нанять адвоката, а чтобы расплатиться с
ним, она отдала все, что у нее было. Говоря «все», я подразумеваю все. Ей
пришлось продать не только мебель и драгоценности, но и вилки и ложки, ботинки
и носки, старые тряпки и свечные огарки — все ушло на оплату адвокатского
гонорара. Но спустя два года борьбы ей все же удалось отвоевать дочь. Вайан
повезло: Тутти — девочка; будь у нее сын, она не увидела бы его больше никогда.
Мальчики ценятся гораздо выше.
Вот уже несколько лет Вайан и Тутти живут вдвоем — гордые
одиночки в гуще пчелиного роя, каким является Бали. Они переезжают с места на
места раз в пару месяцев, в зависимости от того, сколько удается заработать,
страдая вечной бессонницей от тревоги, где им придется жить в будущем. Это
особенно сложно, потому что каждый раз, когда Вайан переезжает, пациентам
трудно ее отыскать (в основном это балинезийцы, которые сами сейчас переживают
тяжелые времена). К тому же с каждым новым переездом Тутти вынуждена переходить
в новую школу. Раньше она всегда была первой по успеваемости в классе, но после
переезда скатилась и теперь лишь двадцатая из пятидесяти ребят.
В середине рассказа Тутти собственной персоной влетела в
лавку, прибежав домой из школы. Девочке уже восемь лет, и она — мощный взрыв
обаяния и фейерверк энергии. Бегло изъясняясь по-английски, эта юла (с
крысиными хвостиками, тощая и взбудораженная) спросила, не хочу ли я пообедать,
и Вайан спохватилась:
— Совсем забыла! Тебя же нужно покормить!
Мать с дочерью бросились на кухню и с помощью двух робких
девчушек, что так и прятались там, через некоторое время соорудили обед,
который оказался лучшим из того, что я ела на Бали.
