(Здесь мне даже хочется прерваться и искренне понадеяться,
что мои дорогие читатели никогда — никогда! — не узнают, что такое развод
в штате Нью-Йорк).
Весной две тысячи третьего года дело наконец сдвинулось с мертвой
точки. Через полтора года после расставания муж согласился обсудить условия
раздела имущества. Он требовал, чтобы я отдала ему все наши сбережения, дом и
оплачивала аренду квартиры на Манхэттене, — собственно, все, что я давно
предлагала. Но кроме этого он запросил, и совершенно немыслимо, проценты от
продажи книг, написанных мною во время замужества, долю прибыли от экранизации
будущих книг, долю моих сбережений в пенсионном фонде и так далее. Тут я просто
была вынуждена возразить. Последовали многомесячные переговоры через юристов, в
ходе которых мы пришли к некоему подобию согласия. Похоже, мой муж наконец
согласился с измененными условиями сделки. Она сулила обойтись мне в круглую
сумму, однако судебные баталии отняли бы намного больше денег и времени (не
говоря уж о душевной деградации). Если муж соглашался подписать договор, мне
оставалось лишь расплатиться и навсегда уйти из его жизни. На тот момент меня
это полностью устраивало. От наших отношений ничего не осталось, никакого
намека на цивилизованное общение, и единственное, что мне было нужно, —
покончить с этим раз и навсегда.
Но оставался вопрос: подпишет ли он? Проходили недели, а он
оспаривал все новые и новые пункты. Если бы и это соглашение его не устроило,
пришлось бы идти в суд. То есть все, что у меня осталось, до последнего цента,
утекло бы на оплату судебных издержек Но хуже всего, если бы мы начали
судиться, что вся эта катавасия растянулась бы еще как минимум на год. Поэтому
от решения мужа (а он по-прежнему оставался мне мужем) зависело то, как пройдет
следующий год моей жизни. Отправлюсь ли я в одиночное путешествие по Италии,
Индии и Индонезии? Или буду давать показания под присягой во время
перекрестного допроса где-нибудь в подвальном помещении здания суда?
Каждый день я звонила адвокату по пятнадцать раз, надеясь
узнать хоть какие-то новости. И каждый день она уверяла меня, что делает все
возможное и что немедленно позвонит, как только документы будут подписаны.
Состояние нервного ожидания, в котором я тогда пребывала, можно сравнить с
чувствами ребенка, вызванного к директору, или больного, ожидающего результатов
биопсии. Хотелось бы соврать, что я хранила безмятежность в духе дзен-буддизма,
но это было не так Бывало, в приступе ярости я избивала диван софтбольной
битой. Но большую часть времени просто пребывала в тупом унынии.
Тем временем мы с Дэвидом в очередной раз расстались. И
теперь, похоже, навсегда. А может, и нет — мы были совершенно неспособны
отпустить друг друга. Меня часто переполняло желание пожертвовать всем ради
любви к нему. Бывало и наоборот: хотелось, чтобы между нами пролегли континенты
и океаны, — может, тогда мне удалось бы наконец обрести покой и счастье.
У меня появились морщины между бровей от постоянного
беспокойства, плача и волнений.
И вот посреди всего этого хаоса мне пришлось отправиться в
маленький пресс-тур — книга, которую я написала несколько Лет назад,
переиздавалась в бумажной обложке. За компанию со мной поехала подруга Айва. Мы
с ней одного возраста, но Айва выросла в Бейруте — столице Ливана. Это значит,
что, пока я гоняла мячик и ходила на прослушивания для любительского мюзикла в
средней школе в Коннектикуте, Айва по пять дней в неделю сидела в бомбоубежище,
дрожа от страха и пытаясь выжить. Мне не совсем понятно, каким образом из
ребенка, в раннем детстве ставшего свидетелем такого насилия, смог вырасти
столь уравновешенный человек, но таких спокойных людей, как Айва, я больше не
встречала. Кроме того, у нее есть то, что я называю «телефонный номер Бога» —
круглосуточный доступ к некоей высшей мудрости, открытый только для нее.
И вот мы с Айвой едем по Канзасу. Я, как обычно, покрытая
нервной испариной от мыслей о разводе — подпишет? не подпишет? — говорю
ей:
— Не выдержать мне еще одного года по судам. Что мне
нужно, так это чудо. Вот бы написать петицию Богу, чтобы Он вмешался и положил
делу конец.
— Ну так напиши.
Тут я стала объяснять Айве свое отношение к молитве. Что
неудобно мне требовать от Бога чего-то конкретного — как будто моя вера
недостаточно сильна. Ну не по нутру мне просить: Бог, будь добр, измени то-то и
то-то, потому что очень уж сложно жить. Как знать, может, Он нарочно подстроил
мне такие трудности, чтобы я их преодолела? Я больше люблю молиться о том,
чтобы Он дал мне мужество справиться с любыми неприятностями, и неважно, как
все обернется.
Айва вежливо меня выслушала и спросила:
— И кто вбил тебе в голову такую глупость?
— Почему это?
— Откуда ты взяла, что нельзя просить о чем-то
конкретном? Ты сама — часть Вселенной, Лиз. Ты — ее составляющее и имеешь
полное право участвовать в том, что происходит в мире, и высказывать свои
чувства. Выскажи свое мнение. Изложи проблему. Гарантирую, тебя по крайней мере
выслушают.
— Правда? — Вот это новость так новость.
— Правда! Вот послушай: если бы прямо сейчас тебя
попросили написать прошение к Богу, что бы ты написала?
Я задумалась на минутку, потом достала блокнот и написала
вот что.
Дорогой Бог!
Прошу Тебя вмешаться и покончить с этим бракоразводным
делом. Жить вместе у нас с мужем не получилось, и отдельно тоже не выходит.
Этот развод отравляет нас и всех, кому не безразлична наша судьба.
Я, конечно, понимаю, что Ты занят войнами, трагедиями и
намного более важными проблемами, чем бесконечный спор одной непутевой пары. Но
мне кажется, благосостояние планеты зависит от благосостояния каждого человека.
И до тех пор пока двое не разрешили свой спор, весь мир будет страдать. А если
хоть одна из этих душ освободится от страданий, это будет на благо всему миру —
как несколько здоровых клеток способствуют выздоровлению всего тела.
Поэтому нижайше прошу помочь нам разрешить этот конфликт,
чтобы хотя бы у двоих людей появилась возможность стать свободными и
счастливыми. Тогда в мире, где и без того полно бедствий, станет пусть
чуть-чуть, поменьше враждебности и злобы.
Благодарю за внимание.
С уважением,
Элизабет М. Гилберт.
Я зачитала петицию Айве, и та одобрительно кивнула.
— Дай подпишу, — сказала она.
Я протянула ей петицию и ручку, но Айва была за рулем и
потому просто сказала:
— Давай представим, что я ее только что подписала. В
душе.
— Спасибо, Айва. Ценю твою поддержку.
— Кто еще мог бы подписаться? — спросила она.
— Да вся моя семья. Мама, папа, сестра.
— О'кей, — заявила Айва. — Представь, что все
они это сделали. Считай, их имена стоят на бумаге. Я, можно сказать,
почувствовала, как они ее подписали. Они в списке. Так… кто еще? Называй имена.
