Теперь у Вайан такой вид, будто она не просто упадет в
обморок, но откинет копыта на месте. Я чувствую себя самой отвратительной
мерзавкой в истории человечества, запудривая мозги бедной женщине, которая к
тому же явно не понимает, что у меня не больше шансов забрать деньги с ее счета
в банке, чем лишить ее индонезийского гражданства. Но откуда ей знать, что я
могу, а что — нет? Я же сделала так, что деньги как по волшебству появились на
ее банковском счету, не так ли? Так почему бы мне теперь так же волшебно их не
отнять?
— Милая, — лопочет она, — поверь, я найду
землю сейчас же, не волнуйся, я найду землю очень быстро. Прошу тебя, не
волнуйся… обещаю, через три дня все будет улажено.
— Ты должна это сделать, Вайан, — серьезно говорю
я и на этот раз не притворяюсь.
Она действительно должна. Ее детям нужен дом. Ее вот-вот
вышвырнут на улицу. Сейчас не время для махинаций.
— Я еду к Фелипе, — говорю я. — Позвони,
когда купишь землю. И я ухожу из дома подруги, чувствуя, что она смотрит мне
вслед, но не оборачиваясь и не глядя на нее. И по дороге домой все время
повторяю вот такую странную молитву «Прошу Тебя, Господи, сделай так, чтобы это
оказалось правдой, что Вайан действительно пыталась меня обмануть». Потому что,
если это был не обман и ей действительно не удается найти место для жилья, даже
за восемнадцать тысяч долларов, нас ждут серьезные неприятности, и я понятия не
имею, удастся ли Вайан когда-либо вырваться из нищеты. Но если она обманывала
меня, то это в некоторой степени лучик надежды. Это значит, что у нее есть
хватка, что она способна выжить в нашем лживом мире. Я возвращаюсь к Фелипе.
Чувствую себя просто отвратительно.
— Если бы Вайан только знала, какие коварные интриги я
плела за ее спиной!
— Но эти интриги ради счастья и успешного завершения
дела, — договаривает Фелипе за меня.
Через четыре часа — каких-то жалких четыре часа! — в
доме Фелипе звонит телефон. Вайан. Запыхавшаяся. Она хочет сообщить мне, что дело
закончено: она только что купила два аро земли у фермера (чья «жена» неожиданно
оказалась совсем не против разбить участок). Оказывается, не было никакой
необходимости видеть магические сны, привлекать к делу священника, измерять
степень злобности демонов… Вайан даже успела получить бумагу, подтверждающую
собственность на землю, и сейчас держит ее в руках! И она нотариально заверена!
Она также уверяет меня, что уже заказала строительные материалы, и рабочие
начнут работу в начале следующей неделе, еще до моего отъезда. Я собственными
глазами смогу убедиться, что дом строится. Она надеется, что я не держу на нее
зла. И говорит, что любит меня больше, чем саму себя, больше, чем свою жизнь,
больше, чем весь мир.
Я отвечаю, что тоже ее люблю. И что ждусь не дождусь, когда
в один прекрасный день можно будет приехать в гости в ее красивый новый дом. А
еще мне нужна копия документа на землю.
Стоит мне повесить трубку — как Фелипе говорит:
— Молодец.
Не знаю, относится это ко мне или к Вайан, но Фелипе
открывает бутылку вина, и мы поднимаем бокалы за нашу дорогую подругу Вайан,
владелицу участка земли на Бали.
А потом Фелипе говорит:
— Может, теперь поедем отдохнуть?
107
Mы едем в отпуск на маленький остров Джили-Мено рядом с
Ломбоком, следующим островом огромного, растянувшегося в длину индонезийского
архипелага к востоку от Бали. Мне приходилось бывать на Джили-Мено, и я хотела
показать остров Фелипе, который раньше там не бывал.
Для меня Джили-Мено — одно из самых важных мест на планете.
Я впервые побывала здесь два года назад, во время первого путешествия на Бали
по заданию журнала, когда мне поручили написать статью о йога-семинарах.
Закончился наш двухнедельный йога-тур, после которого я чувствовала себя
невероятно отдохнувшей, но я решила остаться в Индонезии подольше — раз уж меня
забросило так далеко в Азию. Мне хотелось найти какое-нибудь очень уединенное
местечко и десять дней прожить в абсолютном одиночестве и тишине.
Четыре года, прошедшие после того, как я поняла, что мой
брак разваливается, и до того дня, когда я наконец получила развод и стала
свободной, были хроникой нечеловеческой боли. И мой приезд на этот маленький
остров в полном одиночестве совпал с самым жутким периодом того темного времени.
То было самое дно боли, самая ее сердцевина. Мой несчастный разум превратился в
поле боя для враждебных демонов. И вот, решив провести десять дней одна, в
тишине в дикой глуши, я обратилась к своим противоречивым, спутанным чувствам:
«Нам всем придется пожить здесь вместе, в одиночестве. И мы должны научиться
ладить, иначе все рано или поздно погибнут».
Со стороны может показаться, что я действовала твердо и
уверенно, однако должна признать, что никогда в жизни мне не было так страшно,
как тогда, когда лодка везла меня на тихий остров. Я не взяла даже книг —
ничего, что могло бы меня отвлечь. Лишь я и мое сознание — лицом к лицу в
чистом поле. Помню, ноги у меня дрожали от страха. Я вспомнила одну из любимых
фраз моей гуру: «Страх — да кого он может испугать?» — и отправилась в
путешествие одна.
Я сняла маленькую хижину на пляже за пару долларов в день,
закрыла рот на замок и поклялась не открывать его, пока что-то внутри меня не
изменится. Остров Джили-Мено стал местом, где состоялось мое главное слушание,
открывшее правду и примирившее все стороны. Одно было ясно сразу я выбрала
правильное место. Крошечный остров, идеальная чистота, песок, голубой океан,
пальмы. Остров представляет собой идеальной формы круг, рассеченный
одной-единственной дорогой; обойти его по периметру можно примерно за час. Он
расположен почти ровно на экваторе, поэтому суточные циклы здесь неизменны.
Солнце восходит примерно в полседьмого утра с одной стороны острова и заходит в
полседьмого вечера с другой — и так каждый день, весь год. На Джили-Мено живут
немногочисленные мусульманские рыбацкие семьи. Здесь нет ни одного уголка,
откуда не было бы слышно океан. Машин и мотоциклов нет. Электричество подается
от генератора и включается всего на пару часов после наступления темноты. Это
самое тихое место, где мне приходилось бывать.
Каждое утро на рассвете я обходила остров по периметру и то
же самое делала на закате. А остальное время просто сидела и наблюдала.
Наблюдала за своими мыслями, эмоциями, за рыбаками. Мудрецы йоги говорят, что
вся боль человеческой жизни происходит от слов, но и вся радость тоже. Мы
придумываем слова, чтобы выразить наши переживания, и эти слова провоцируют те
или иные чувства, дергая нас за собой, как собаку на поводке. Мы усваиваем те
мантры, что повторяем про себя (я неудачница… у меня никого нет… я неудачница…
у меня никого нет…), и становимся живым их воплощением. Но ненадолго перестав
говорить, мы пытаемся освободиться от власти слов, прекратить задыхаться под их
тяжестью, сбросить груз наших собственных удушающих мантр.
Потребовалось время, чтобы в моей голове наступила полная
тишина. Даже закрыв рот, я обнаружила, что слова гудят в голове. Органы и
мышцы, отвечающие за речь — мозг, горло, грудь, задняя часть шеи, —
сохраняли остаточную вибрацию еще долго после того, как я прекратила говорить.
Слова мелькали в голове искусственным эхом, как звуки и крики бесконечно
отскакивают от стен закрытого бассейна, хотя детсадовская группа давно уже
ушла. Чтобы шумовая пульсация затихла и мелькание прекратилось, понадобилось на
удивление долгое время, — наверное, около трех дней.
