Он воскликнул грубо: «О Господи, да! Думаешь не переживал сто раз каждую секунду той ссоры? Каждое слово, взгляд, намек? Я знаю, почему ты ушла. Даже если не учитывать Кона и дедушку, было достаточно причин! Но все равно не понимаю, почему ты не передала ни единого слова, даже злого».
Тишина растянулась нитью, которая никак не рвалась. Солнце светило уже сильно, золотило траву. Рябиновый скосил на нас глаз и отодвинулся подальше, громко хрустел травой. Когда я заговорила, мой голос был отягощен знанием, инстинктивно я почувствовала тень боли в будущем. «Но ты получил мое письмо».
Еще не заговорив, я знала ответ. Правда была написана на его лице. «Письмо? Какое письмо?»
«Я написала из Лондона, почти сразу».
«Я не получал письма. — Он провел языком по губам. — Что оно… говорило?»
Восемь лет я собирала слова. Но теперь только ответила мягко: «Что если это доставит тебе хоть немного счастья, я буду твоей любовницей и поеду с тобой, куда хочешь».
Боль показалась на его лице, будто я его ударила. Он закрыл глаза, поднял к ним руку, уродливую при солнечном свете. Уронил ее, и мы посмотрели друг на друга. Он сказал очень просто, будто у него не осталось сил: «Дорогая моя, я его даже не видел».
«Теперь поняла. Полагаю, я должна была понять это и тогда, когда не получила ответа. Должна была знать, что ты не можешь поступить так жестоко».
«Господи Иисусе, надеюсь, должна была…»
«Извини. Мне никогда не приходило в голову, что письмо пропало. Они, как правило, не пропадают. И я была так несчастна и одинока и… отрезана… Девушки в таких случаях не слишком разумны. Адам, не смотри так. Все закончилось. Я ждала несколько дней. Я… Думаю, я отправилась в Лондон только для того, чтобы ждать тебя, я вовсе и не собиралась уезжать за границу. Но потом, когда я позвонила… Она говорила тебе, что я звонила?.. — Выражение его лица заставило меня слабо улыбнуться. — Да, я звонила тоже».
«Ой, дорогая… И подошла Кристал?»
«Да. Я притворилась, что не туда попала. Не думаю, что она узнала мой голос. Я позвонила на следующий день, и подошла миссис Радд. Она не знала, кто я, просто сказала, что дом заперт, а вы с миссис Форрест уехали за границу, неизвестно куда. Именно тогда я… решила совсем исчезнуть. Отправилась к подруге, которая эмигрировала. У меня было немного денег. Я поехала, чтобы присматривать за ее детьми, и… Ну, остальное неважно. Больше я тебе не писала. Я… не могла, правда?»
«Правда… — Он все еще смотрел, будто смертельно раненый, из которого кровь незаметно утекает в траву. — Не удивительно, что ты говорила так ночью. Похоже, можно упрекнуть меня намного сильнее, чем я думал…»
«Ты не мог же ничего поделать, если письмо потерялось! Это вряд ли… Адам!»
Он поднял ко мне глаза. «Что такое?»
Я облизала губы и сказала хрипло: «Хотела бы я знать, что случилось с письмом? Мы забыли об этом. Я минуту назад сказала, что письма, как правило, не теряются, не на восемь лет. Думаешь… его взяла она?»
«Кристал? Как… О Господи, нет? Не смотри так, Аннабел, оно лежит где-нибудь на пыльной полке почты. Нет, дорогая, она не знала. Клянусь, не знала».
«Адам, ты не можешь быть уверен! Если она…»
«Говорю, не знала! Никогда не показывала никаких признаков знания! Уверяю, что если бы она захватила такой кнут для моей шкуры, она бы его использовала».
«Но когда ей стало намного хуже…»
«Много лет после твоего отъезда она была просто неврастеничкой. Только после пожара, когда я отвез ее во Флоренцию, она стала умственно больной, и пришлось отвезти ее в Вену. И ни разу за все время она не говорила о каких-то подозрениях по твоему поводу».
«Но Адам, ты не знаешь…»
«Прекрасно знаю, перестань, Аннабел!»
«Никто не сказал мне… Как она умерла?»
«Это не имеет к этому никакого отношения. Можешь поверить на слово. Во-первых, никакого письма не оказалось среди бумаг, а она хранила все, что могла».
«Значит, она все-таки убила себя?»
Он напрягся, будто поднимал тяжелый груз почти одним усилием воли. «Да».
Опять молчание. Мы стояли так тихо, что крапивник опустился на ветку рядом со мной, пропел сердитую переливистую песню и улетел. Я думала, стараясь не драматизировать ситуацию, что вот и наступил конец главы, все нити завязаны и объяснения сделаны, и больше нечего сказать. Лучше попрощаться и пойти домой завтракать, прежде чем трагедия превратится в неловкость, а влюбленная пара, когда-то считавшая весь мир потерянным, заговорит о погоде. Та же мысль показалась на лице Адама, а одновременно какая-то упрямая решительность. Он шагнул вперед и шевельнул искалеченными руками.
Я сказала: «Лучше пойду, прежде чем Кон увидит, что я ходила к Рябиновому».
«Аннабел…»
«Адам, не заставляй повторять, что со мной все кончено».
«Не заставляй повторять, что нет! Почему, ради Бога, ты думаешь, я доверял тебе вопреки рассудку и морали, почему ты мне нравилась, о Господи, более, чем нравилась, если бы я не чувствовал нутром, кто ты на самом деле, несмотря на мешок лунного света, который ты вручила мне так убедительно?»
«Полагаю, потому, что я похожа на нее».
«Ерунда. Образ того, чем ты была — Юлия, из-за нее мое сердце никогда не сбивается с ритма. И скажи вот что, моя дорогая ушедшая любовь, почему ты заплакала, когда увидела мои руки?»
«Адам, не надо, это нечестно!»
«Я тебе не безразличен, правда? До сих пор?»
«Я… не знаю. Нет. Не могу. Не сейчас».
Он всегда читал мои мысли. Спросил быстро: «Из-за Кристал?»
«Мы никогда не узнаем, правда? То, что мы сделали, всегда будет стоять между нами».
«Значение этого я мог бы понизить, — ответил он угрюмо. — Поверь, я за это многим заплатил. — Он посмотрел на свои руки. — И это было самым безболезненным. Ну, моя хорошая, что ты хочешь делать?»
«Уеду, конечно. Скоро. Дедушка уже отчаянно ослабел. После… Потом я как-нибудь улажу все с Коном и уеду. Если он будет знать, что я уезжаю, для меня не будет опасности. Нам не нужно встречаться, Адам».
«Нет необходимости…»
Я резко отвернулась. «Пойду теперь».
«Возьми уздечку».
«Что? Спасибо. Извини, что испортила твою поездку».
«Неважно. Рябиновому с тобой понравилось намного больше. У меня тяжелая рука. — Он взял собственную уздечку и перевесил седло через руку. Улыбнулся. — Не волнуйся, моя хорошая, я не буду путаться под ногами. Не уезжай опять, не попрощавшись».
«Адам, — сказала я отчаянно, — я ничего не могу поделать с собой, не способна изменить свои чувства… Жизнь продолжается, человек меняется, и невозможно возвращаться. Придется жить так, как получается. Ты понимаешь».
