«Беки права,— сказала я себе, махая отъезжавшей
подружке.— Я должна его отыскать!»
—Я к Александру. Надолго не задержусь,— крикнула
я маме, которая сидела в гостиной, увлеченно разглядывая рекламный каталог.
По моим жилам пробежала вспышка электричества, которое
отключилось, когда исчез мой парень-гот. Я схватила плащ и побежала к особняку,
чтобы искать любые улики, способные натолкнуть меня на местонахождение
Александра. Я не могла допустить, чтобы мой любимый исчез, не оставив ниточки,
за которую зацепилось бы мое Бюро расследований, по сравнению с которым Нэнси
Дрю
[2]
мало что значила.
Хотя стать вампиром было моей давнишней мечтой, но я
растерялась, столкнувшись с этой перспективой в реальности. Александр уже
сделал то, что делают все великие вампиры,— он преобразил меня. Я
тосковала о нем каждую минуту, жаждала его улыбки и мечтала о его
прикосновениях. Но неужели мне и в самом деле необходимо реально
перевоплотиться, чтобы стать настоящей подругой вампира? Смогу ли я провести
всю свою жизнь в еще большем отчуждении от всех, чем то, которое я испытывала,
будучи изгоем-готом? Уверенности в этом у меня не было, но все равно мне
обязательно нужно было дать ему знать, что я люблю его, кем бы он ни был.
Всю свою жизнь я выказывала бунтарское пристрастие к ночной
и темной стороне бытия, чем возмущала весь наш скучный, заурядный Занудвилль.
Надо мной насмехались пижоны вроде Тревора Митчелла, дразнили и изводили
одноклассники, учителя смотрели на меня как на циркового уродца. Единственной
моей подругой была Беки, но у нас никогда не было общих интересов в музыке или
моде, да и наши характеры были полярно противоположны.
Когда Александр Стерлинг поселился в особняке на
Бенсон-хилл, я в первый раз в жизни почувствовала, что не одинока. Меня тянуло
к нему еще до того, как я познакомилась с ним, когда увидела его на темной
дороге. Стоило фарам Беки выхватить из тьмы его бледное потрясающее лицо, и у
меня захватило дух. Потом, когда он застал меня в особняке, я снова увидела его
и испытала чувство, которого никогда раньше не знала. Мне стало ясно, что я
должна быть с ним.
Бледный гот не только носил черный прикид и армейские
ботинки, как и я, но, как выяснилось, когда мы стали встречаться, и музыку
любил ту же. Оказалось, что у нас не только сходные вкусы. Гораздо важнее было
то, что у нас одинаковые желания и мечты. Александр понимал, что такое
одиночество, изоляция, непохожесть. Он не понаслышке знал, каково это, когда о
тебе судят по тому, что ты носишь и как ты выглядишь, по тому, что ты учишься
дома и не ходишь в школу, выражаешь себя с помощью кисти и красок, а не
футбольного мяча.
Оказавшись с ним, я наконец обрела не только внимание, но и
понимание. Он не судил, не насмехался и не дразнил меня за то, как я выгляжу,
принимал меня такой, какая я есть, оценил мою душу. Когда Александр исчез
неизвестно куда, я почувствовала себя более одинокой, чем до встречи с ним.
Благодаря тому, что кирпич придерживал окно приоткрытым, я
пробралась в подвал особняка. Полная луна освещала зеркала, накрытые белыми
простынями, небрежно сложенные картонные коробки и журнальный столик в форме
гроба. Сердце мое упало, когда я снова увидела, что исчезли ящики, наполненные
землей.
В прошлый раз, когда я без всякого разрешения обыскивала
особняк, меня воодушевляла надежда на пугающие открытия. Тогда мне попались на
глаза ящики с надписью «Грунт» и маркировкой румынской таможни. Я обнаружила
древнее фамильное древо, включавшее имя Александра, без дат рождения или
смерти. Теперь меня пугало другое, то, чего я, может быть, не найду.
Наверху исчезли портреты, украшавшие стены. Я прошла по
коридору на кухню и обнаружила практически пустой холодильник. Однако старинный
фарфор и оловянные кубки по-прежнему стояли в застекленных шкафах, а на черном
гранитном выступе я заметила незажженную свечу и коробку спичек. При ее свете я
бродила по пустым коридорам, и широкие половицы поскрипывали под моими ногами
так, как будто одинокий особняк плакал.
В гостиную сквозь щели в красных бархатных шторах проникал
лунный свет. Мебель и здесь была накрыта белыми простынями. Я совсем расстроилась
и направилась к большой лестнице.
Наверху не пульсировала музыка. Слышно было, как ветер
налетает на ставни. Таинственный особняк больше не наполнял мою кровь волнами
возбуждения, лишь изредка по коже пробегал холодок. Я поднялась по лестнице и
вошла в кабинет, где когда-то встретил меня мой рыцарь ночи с букетиком только
что сорванных маргариток.
Дальше располагалась библиотека, которая тоже показалась мне
покинутой. Книги покрылись пылью, читать их было некому.
Спальня Джеймсона имела совершенно спартанский вид. Там
находилась лишь узкая, идеально застеленная кровать. В платяном шкафу
дворецкого не было ни одежды, ни плащей, ни обуви.
В хозяйской спальне стояла кровать под черным кружевным
балдахином, свисавшим с готических стоек. Я уставилась на туалетный столик без
зеркала, который стоял напротив кровати. Гребешки, щетки и лаки для ногтей
черного, серого и коричневого оттенков, принадлежавшие матери моего принца,
исчезли. У меня, кстати сказать, не было случая познакомиться с родителями
Александра, да, признаться, не было и уверенности в том, что они вообще
существуют.
Терзаясь любопытством, я задержалась у подножия лестницы,
которая вела на чердак. Интересно, с какими чувствами покидал Александр город
после того, как большинство жителей наконец приняли его как своего?
Я поднялась по узенькой лесенке в мансарду, задула оплывшую
свечу и вошла в покинутую спальню, в которую он приглашал меня всего два дня
тому назад. Его двуспальный тюфяк так и лежал на полу незастланным. Это типично
для любого подростка, пусть даже и вампира.
Мольберт стоял в углу и был пуст. Пол был заляпан красками,
а все картины исчезли, в том числе и та, которую он написал для меня. Это был
мой портрет, на котором я изображена одетой для Снежного бала, с паучьим
колечком, вампирскими зубами, корзинкой и «сникерсом».
На крышке кроваво-красной баночки с краской, стоявшей под
мольбертом, лежал почтовый конверт. Я поднесла его к лунному свету.
Письмо адресовалось Александру, на конверте была румынская
марка. Обратного адреса не было, штемпель оказался нечитабельным. Конверт был
вскрыт. Я не устояла перед искушением, запустила пальцы внутрь и извлекла
красный листок. Черными чернилами там было написано:
«Александр, он уже в пути!»
К сожалению, остальная часть письма была оторвана. Я не
знала, от кого это письмо и о чем оно. Интересно, какую важную информацию оно
могло содержать? Может быть, я узнала бы и тайну местонахождения моего гота.
Это все равно что смотреть фильм, не зная, чем он закончится. И кто такой «он»?
Я подошла к окну и уставилась на луну. Это было то самое
окно, где, по слухам, люди видели призрак его бабушки. Мне казалось, что у нас
с баронессой схожая судьба. Она утратила любовь всей жизни и была обречена жить
в одиночестве, храня свою тайну. Кто знает, может быть, подобная участь не
минует и меня?
