— Ну как, ребята, полет нормальный?
— Все в порядке, спасибо, — откликнулся Владимир. — Ампулу найдете в трухлявом пне, он торчит среди поляны. Поляну найдете так: от восточной стороны моего двора, от середины, в лес уходит тропинка, она там одна, не спутаете. Через минуту хода придете на поляну — она тут тоже одна такая.
— У тебя часы есть? — спросил Зубцов.
— Ну? — откликнулся Володя.
— Через пятнадцать минут звякни, для своего же спокойствия.
Владимир, прикрыв трубку рукой, поинтересовался у Леи, могут ли они пробыть в этой туче еще пятнадцать минут. Лея кивнула, и Володя, выразив согласие на просьбу полковника, закончил беседу.
Через четверть часа Володя услышал в трубке, сразу как позвонил, счастливый голос Зубцова:
— Все, спасибо тебе. Только что глаза открыла. Ну, еще раз прости и бывай — не буду задерживать. Жду звонка, как доберетесь.
— Счастливо оставаться и успехов, — откликнулся Володя и поскорее завершил связь.
Миниатюрный космолет, взыграв могучими двигателями, взмыл в прозрачное синее небо, расстилавшееся над ним по дороге в открытый космос. Тучи, Москва и Зубцов с его проблемами, которых с появлением Лайны у него наверняка прибавится, остались далеко внизу, и Владимир, устраиваясь в кресле поудобнее, постарался не думать обо всем, что осталось на Земле.
Внезапно одна из лампочек на табло начала пульсировать красноватым светом.
— Руку, быстро. Мы в зоне действия какого-то радара, — воскликнула Лея, торопливо вонзая иглу в вену разочарованного Владимира. А он-то надеялся, что хоть сейчас полюбуется незабываемыми космическими пейзажами. — Прости, милый, но нам с тобой придется сматываться на звездных двигателях. Тогда мы просто пропадем из зоны видимости и — ищи ветра в поле, как говорят у вас в России.
Да уж, на этот раз причина была серьезной. «Интересно, смогу ли я еще хоть раз в жизни полюбоваться на космос, а то летаю вслепую, как новорожденный котенок», — подумалось Володе, уже тонувшему в знакомой тягучей жидкой резине пустоты.
Глава 26
АНДАНОР
Лея разбудила Владимира, как только корабль их влетел в гравитационную зону планеты Анданор. Царственная планета встретила утомленных путешественников белоснежным, играющим в лучах звезды светом своей поверхности. Первой мыслью Володи, поэтапно приходящего в себя после недельного сна, было то, что эта планета может быть либо мертвой, либо императорской. До него уже дошло, что белый цвет обозначает именно то, что приходило в голову в первую очередь — снег. Если бы это были облака, то среди них не могли бы сиять россыпями столь драгоценных алмазов далекие искры то ли льдин, то ли еще каких-то непонятных образований чуждого ему мира. В этот раз Володя пробуждался куда как тяжелее, чем после предыдущих перелетов — вот что значит нарушение техники безопасности. Голова свинцово ныла, как после попойки, пульсируя болезненной жилкой слева; руки дрожали; во рту было сухо и гадко. Владимир бросил испытующий взгляд на свою спутницу. Лея тоже выглядела несвежей и помятой, как после выхода из недельного запоя. Вот только глаза казались еще больше и выразительнее на похудевшем от преждевременного перелета лице, и сейчас они светились восторгом истинной дочери этой студеной планеты, возвращавшейся домой.
— Правда, это сказка? — шепотом спросила она у Владимира.
«Правда, — подумалось Володе. — И я даже знаю, какая. Когда Снежная королева везла Кая в своих санях на Северный полюс, она, должно быть, имела такой же патриотический настрой в адрес Арктики, с каким Лея отзывается об Анданоре». Однако Владимиру не захотелось озвучивать столь скептические размышления — ведь в его сказке Снежная королева была его женой, и женой любимой.
— Очень красиво, — согласился он.
И это было правдой — стридор снизился настолько, что планета уже занимала треть видимого мира, и теперь алмазные искорки внизу засияли всеми переливами ледяных радуг, пронзительным ледовым спектром. Владимир почувствовал, как холод забирается ему в самое сердце от этого зрелища, но оно действительно было прекрасным. Слово «вечность» читалось здесь повсюду — ведь что может быть изначальное, чем искрящийся спектр на белом фоне. Вот только пригодность этой планеты для жизни вызывала у Володи очень большие сомнения. Если бы он был капитаном корабля, то никогда не посадил бы его на столь бесприютную землю.
— Лея, скажи, мне кажется или у экватора на твоей планете тоже лежит снег?
— Не всегда. Но сейчас — да, — ответила девушка с одержимостью, достойной пингвина, возвращающегося в естественную для него среду обитания.
Владимир невольно почувствовал себя одиноким и потерянным в белых пустынях Анданора, расстилавшихся внизу. Его так и подмывало спросить, действительно ли горючего не хватит для полета хоть на какую-нибудь другую планету. Тем временем стридор уже снизился настолько, что Володя мог разглядеть острые кристаллы льда безусловно поистине исполинских размеров, если их можно было разглядеть из поднебесья, грани которых переливались радугой в лучах светила с таким видом, словно хотели сказать: «Тут никогда не тает снег. Последнюю тысячу лет здесь не бывало выше ноля градусов».
Владимир осторожно поинтересовался у своей спутницы:
— Лея, а тут у тебя хоть когда-нибудь бывает плюсовая температура?
— Конечно, — отозвалась анданорианка с решительностью агента по недвижимости, вознамерившегося во что бы то ни стало спихнуть клиенту жилье за Полярным кругом, — у нас тоже есть лето. И хотя оно короче, чем у вас на Земле — всего месяц, — но нам его вполне хватает.
Владимир чувствовал себя маленькой птичкой, загипнотизированной ледяным драконом, он молча взирал на чудесные переливы множества радуг, игравших друг с другом в ледяных отрогах анданорских скал, на сотни километров простиравшихся внизу, и чувствовал, что еще немного — и это зрелище навсегда похитит его сердце, заставит страстно полюбить его. Удивительным казалось то, что даже красный и зеленый тона присутствовали в этих ледяных радугах — но какими же мертвыми и безжизненными были они!
— Тут хоть что-нибудь живет? — спросил он.
— Тут живет лед, — отозвалась Лея. — Мы с тобой летим над полюсом холода моей родины, где льды не таяли никогда. У нас говорят, что это — сердце нашей планеты, средоточие ее духа.
Владимиру показалось, что, коснувшись взором Анданора, Лея сделалась незнакомой ему, отстраненной и чужой. Словно безмолвные и бессмертные ледяные дворцы, которые она показывала сейчас мужу, вызывали в ее собственной душе симптомы давней, таившейся там болезни. Володе почудилось, будто в зрачках Леи он видит сейчас отблеск ледяных радуг, и он непроизвольно схватил ее за руку, будто в страхе, как бы и рука не оказалась холодной и безжизненной, словно эти льды.
Но рука была теплой, горячей почти. Лея, с улыбкой посмотрев на Владимира, совсем как раньше, живым, нежным взглядом любящей женщины, сказала:
