Владимир понял, потом уже, что застал самый драматический момент боя — исполинский сквирл, вороным конем стоявший напротив Сашки Денисенко, успел откусить ему голову своими острыми, как лезвие, зубами, когда Сашка, приблизившийся к нему как раз на нужное, чтобы пробить броню, расстояние, палил в него сразу из двух автоматов и продолжал стрелять, уже лишившись головы, сперва в цель, а потом вверх, в общей сложности еще секунд десять, прежде чем рухнуть на землю. Гигантский сквирл был вожаком своего небольшого отряда. Володя сперва его не разглядел — сквирл слился с пасмурной, безлунной ночью, — пока тот сам не опрокинулся на бок с пронзительным криком «Скви-и-р-р-р»… С ним на территорию базы вторглось еще штук семь ростом поменьше, но все равно размером с хорошего сенбернара. Два из них уже влезли в окно ближайшего дома, откуда был убивший исполинского сквирла и сам покойный теперь Сашка, и, судя по отвратительному хрусту, застали кого-то врасплох. В доме не горел свет, а драться со сквирлами врукопашную — дело, заведомо обреченное на провал. В том домике было кроме Сашки еще трое. Двоих сквирлы загрызли на месте, третий же успел выпрыгнуть в окно, чудом увернувшись от челюстей чудовищ. Смерть троих товарищей — одна славная и две бесславных — сокрушительно подействовала на его психику, и он превратился в плачущего и трясущегося нервнобольного. Именно в таком виде его, уже было оформленного как погибшего смертью храбрых, обнаружили в кювете, рыдающим и наделавшим в штаны. К слову, таких бывает немало на каждой войне, и все хорошо понимают, что это обычное явление. Увы, более обычное, чем героизм. Сашка же вышел на исполинского сквирла в одиночку — а надо как минимум вдвоем, так, чтоб один боец отвлекал этого монстра, а другой расстреливал — сквирла несложно обмануть, но для этого бойцы должны сами обладать железной выдержкой и понимать друг друга с полуслова. Выходить же на исполинского сквирла-вожака в одиночку — это уже безумие. Которое в таких обстоятельствах по праву именуется героизмом. Еще три сквирла попытались проникнуть в строение напротив, но оттуда в их сторону полетела граната, разорвавшая одного из них в клочья и заставившая отступить двух других. Один из них вытянул к небу свою костистую, как у скелета собаки, морду и пискнул в темноту:
— Скви-и-ир, Скви-и-ир!
И откуда-то издалека послышался ответ:
— Сти!
Сперва с запада, потом такое же зловещее, отдаленное «Сти» донеслось с юга.
Владимир понял, что дело плохо. Если на территорию приходящего в себя, по тревоге, лагеря вторгнутся еще две или три группы сквирлов, то результат сражения предсказать будет ох как затруднительно. Обычно люди старались застать сквирлов врасплох, сегодня, похоже, нечто подобное удалось сквирлам. Владимир знал — что бы там ни случилось с маяком, его необходимо немедленно починить, ведь тогда территория лагеря станет вновь неприступной для подкрепления, которое в противном случае через считанные минуты вторгнется на толком не проснувшуюся базу землян, а даже один исполинский сквирл, проникнув на базу, со своей неуязвимостью и стремительностью мог натворить таких дел, что становилось жутко. Ведь, как это ни страшно звучит, жизнь Сашки Денисенко — не слишком высокая цена за остановленного исполинского сквирла. Если бы Сашка не расстрелял его из двух автоматов, тот, как закованная в броню лошадь крестоносцев, носился бы по всему лагерю, сея панику и смерть. Эти сквирлы были как-то своеобразно, выборочно разумны. К примеру, исполинский сквирл, услышав шум в казарме, вполне мог затаиться за дверью и начисто обкусывать головы одним резким броском своей узкой крокодильей башки всякому выбегающему оттуда бойцу. Или он запросто мог упасть наземь, притворяясь мертвым, даже если на самом деле был тяжело ранен, а когда к нему подойдет кто-нибудь слишком любопытный, перекусить его пополам. С другой стороны, исполинские сквирлы регулярно ловились на простой прием — один из ребят, закованный в броню, как древний рыцарь, шел на такого гиганта, вооруженный автоматом или гранатами. И даже если ему не удавалось справиться со сквирлом самостоятельно из-за собственной крайней неповоротливости, то за время, когда вожак сквирлов, ломая зубы о прочнейший сплав, пытался убить неуклюжую, но и неуязвимую наживку, бойцы, подоспевшие следом, могли преспокойно поливать из автоматов… приблизившись почти вплотную, абсолютно не способное переключиться на других обидчиков инопланетное чудовище. Было разработано уже немало тактических приемов, основанных на подобной выборочной непонятливости этих в целом разумных существ, приемов, позволявших свести к минимуму жертвы среди личного состава. Но исполинский сквирл, проникший в спящий лагерь, где он может показать все свои опасные, достойные наделенного рассудком существа умения в выслеживании и умерщвлении добычи, — это было хуже, чем кошмар. Сашка знал, что делал, выходя против него один на один. Вряд ли он надеялся остаться в живых — сквирлы, даже получившие смертельную рану, способны некоторое время продолжать атаку. И Сашка вдруг тоже оказался способен продолжать расстрел сквирла, лишившись головы. И такое бывает. Уничтожение вожака было столь важным еще и потому, что обычные, или, как их еще звали за их рост, собачьи, сквирлы, лишившись лидера, начинали вести себя бессистемно и нескоординированно. Но если не включить маяк, то две или три группы, возглавляемые лошадиными, иначе исполинскими, сквирлами, способны будут, вторгшись, перерезать чуть ли не всех бойцов отряда.
И Владимир ринулся к маяку, догадываясь, впрочем, что едва ли его поломка и нападение сквирлов на лагерь могли быть простым совпадением. А если так, то ему предстояло встретиться лицом к лицу с той тварью, которая маяк сломала. Менее чем через минуту Владимир уже был у маяка. Его сложенный из кирпича ствол был сломан пополам, фонарь же на его свернутой верхушке продолжал сиять, склонившись к самой земле. Тот, кто сумел разрушить маяк, а стало быть, и приблизиться к нему, сидел на дне ямы. Это был сквирл с короткой шеей и головою, напоминавшей древнее стенобитное орудие. Все его тело было массивным и основательным. Размерами он был с лошадиного сквирла, но в несколько раз тяжелее, более напоминая очертаниями бегемота. И если лошадиный сквирл еще мог оттолкнуться своими задними, прыгательными, как у саранчи, лапами и действительно прыгнуть, то последняя пара конечностей таранного явно была не способна оторвать от земли его тяжеленную тушу. Это уже потом академик разобрался, зачем таранному сквирлу прыгательные задние ноги — приблизившись к препятствию, бронированный гигант придавал своему телу, распрямляя заднюю пару ног, скорость, необходимую для разрушения каменной преграды. Владимир хотел было уже расстрелять чудовище из автомата, но передумал. Еще бы, поймать живьем таранного сквирла почти означало найти его слабое место, вернее всего — звуковую волну, способную не подпустить к маяку и этого, неподъемного на вид громилу. Расстрелять-то всегда успеется. Из западни ему теперь не то что самому не выбраться — его теперь оттуда и подъемным краном не вытянуть. И Владимир, перекинув через яму, в самом узком месте, валявшуюся поблизости доску, с замиранием сердца начал переходить на ту сторону маленькой пропасти, на дне которой сидело пойманное смертоносное чудовище. Увидев над собою Владимира, сквирл внезапно резким коротким движением боднул стену ловушки, и доска заходила ходуном под ногами Володи, отчаянно замахавшего руками, чтобы сохранить равновесие. Володе это удалось, но увы — автомат полетел вниз. Такова была цена за преодоление ловчего рва со сломанным маяком на клочке земли в центре и живым таранным сквирлом внизу. Владимир принялся чинить проводку, скручивая голыми руками провода под смертельно высоким напряжением. 3000 вольт, необходимые для создания сигнала, достаточной для охраны целого лагеря мощности, это не привычные 220. Обугливание происходит быстро и почти незаметно для незадачливого электрика.
