— У нас не бывает аварий, — похвасталась Лея. — Это мы правильно сделали, что запретили у вас на Земле автомобили. Шутка ли, я слышала, что до оккупации в одной только Москве каждый день под колесами ваших первобытных машин гибли десятки человек — как на войне. У нас же, если пешеход выйдет на проезжую зону, то автолет подскочит на несколько метров вверх, сфотографирует нарушителя, мгновенно перешлет его фото в дорожный департамент и спокойно полетит дальше. Ну, разве что внутри кого-нибудь стошнит, у кого с вестибулярным аппаратом проблемы. А пешеход, вернувшись домой, находит свой портрет в нашем Интернете и блокирует судебные санкции против своей персоны уплатой штрафа, размер которого, не заплати он его сразу, рос бы с каждым днем. И все довольны.
Володя только тяжело вздохнул в ответ. Да уж, все продумано. Вот только он не был согласен, что нужно было запрещать на Земле автомобили, но омрачать такой прекрасный день пустой дискуссией ему тоже не показалось верным.
Прошло всего-то часа полтора, как они вышли из дома, а кулямбы уже достигали высоты земного четвертого этажа и не собирались останавливаться. Однако в их развитии наметился интересный прогресс — каждая из них выстрелила — иначе не скажешь при подобной стремительности роста — целой розеткой поперечных ветвей, росших во все стороны от ствола параллельно почве. Ветви с каждой минутой вытягивались не только в длину, но и набирали объема. К слову, стволы кулямб, мимо которых сейчас пролетали на своих дисках молодые люди, успели покрыться золотистой корой, в диковинных разводах которой словно проступали то ли картины абстракционистов, то ли вязь древних племен. Узоры и цветовые пятна были черного и белого цвета, что весьма эффектно смотрелось на желтоватом фоне. Поперечные же ветви были темно-серого, вполне земного цвета. Их было где-то пять, где-то семь, а в одном месте — Володя даже притормозил, чтобы посчитать, — девять.
— У нас говорят — сколько ветвей в нижней розетке, столько детей может быть в семье, которой принадлежит кулямба, — безрадостно сказала Лея, и было очевидным, о чем она сейчас опять думает.
Строения же вдоль шоссе становились все мельче и смотрелись беднее — домики стали, что называется, типовыми, без колонн и прочих изысков, и сидели плотнее, так плотно, насколько это позволяла корневая система их кулямб. Проехали автобусную остановку — мраморную полусферу с колоннами и орнаментом, как маленький фрагмент станции московского метро, — на ней ждали рейсового автобуса местные жители. Их озаренные жарким солнцем лица словно светились радостью весеннего праздника, они были легко одеты — колени и плечи у большинства были обнажены. Они смотрели на Владимира и Лею, приветствуя их широкими дружелюбными улыбками. Владимир вел сейчас свой диск и следующий за ним диск Леи на медленном ходу, и один из анданорцев — коренастый плотный мужчина средних лет — приветствовал Володю на певучем местном наречии. Володя, разумеется, лишь улыбнулся в ответ с глуповатым видом, Лея же сказала нечто, от чего взгляды стоявших на остановке сделались сочувственными, хотя и продолжали лучиться радостью от наступления долгожданного дня.
Владимир, как-то уже подзабывший, что языком Анданора отнюдь не был русский, смущенно спросил у жены, как только они отъехали от красивого купола на достаточное расстояние:
— О чем вы говорили?
Лея ответила:
— Крестьянин сказал тебе: «Какая великолепная сегодня погода, молодой господин. Пусть ваша кулямба щедро вознаградит вас в этом году».
Владимир, поразившись лаконичности анданорского — ведь мужчина ухитрился сказать так много буквально одной репликой, — спросил:
— И что же ответила ты?
— Я сказала: «Мой муж получил контузию на Земле и, к сожалению, не понимает вас. Да одарит вас ваша кулямба обилием плодов».
Владимир, действительно контуженный на Земле в свое время, отметил правдивость ответа Леи, но сказал:
— Ну это ты уж слишком, словно я дурачок у тебя какой-то.
Лея улыбнулась и произнесла, с любовью глядя Володе в глаза:
— Милый, когда анданорский аристократ отвечает молчанием на обращение к нему крестьянина, это является оскорблением, способным всерьез омрачить счастье всех этих людей на остановке. Я не сочла возможным вот так, ни за что ни про что, обидеть этих милых людей — ты же видел, сколько радости было на их лицах!
Володя, со встречной улыбкой, серьезно ответил; жене:
— Солнышко мое, ты молодец. Я не сержусь.
Целый день молодые люди летали над дорогами Анданора. Владимир, чтоб не мерзнуть от сопротивляющесося движению воздуха, который при быстрой езде оборачивался студеным ветерком, летел медленно, и жаркое солнышко прогревало его так, что холодно ему было не критично. Хотя, конечно, продрог он порядком. Разумеется, если бы Володя изъявил желание вернуться домой, сославшись на замерзание, Лея тут же согласи лась бы вернуться — но зрелище растущих кулямб, тем, более столь редкое даже на Анданоре, было до того чарующим, что Володя сам оказался не в силах от него оторваться. Еще бы — стволы продолжали неудержимо тянуться ввысь, и вот уже кулямбы напоминали подмосковные сосны своими голыми внизу и покрытыми целым лесом толстенных ветвей выше стволами. Каждая ветвь нижней розетки через пару часов выглядела уже как хорошее дерево, и Володя понял, отчего он не видел здесь высоких строений — теперь каждый дом стоял под сенью могучего древа.
Анданор за считанные часы полностью преобразился от сплошь покрывавшего его леса. То и дело на шоссе, по-над которым летели снеголеты Владимира и Леи, ложилась густая тень кулямбы, росшей поблизости. Почки на ветвях рождали все новые и новые листья, которые напоминали сейчас листы земного лопуха. Над шоссе пролетали пуховые пары счастливых скримликов. Лея сказала, что сегодня — последние сутки их полетов, прекращающихся в день, когда зацветут все эти кулямбы. Сам воздух, казалось, исполнился свежести, и было весьма вероятно, что вырабатываемый листьями кислород уже реально повлиял на состав вдыхаемого воздуха. Все люди, которых встречали Владимир и Лея, улыбались им добродушными улыбками, и лишь дважды они видели вооруженные патрули. Впрочем, выглядели они не более устрашающими, чем гуляющие парами московские участковые, — они были облачены в белые комбинезоны и не столько следили за порядком, и без их помощи представлявшимся идеальным, сколько с по-детски широко распахнутыми глазами с упоением ловили каждый миг этого сказочного дня.
Солнце уже перевалило за полдень и начало заметно склоняться к западу, когда Владимир и Лея решили, что пора вернуться домой, к своему дереву. Кулямбы к этому моменту сделались уже головокружительно, небоскребно высокими, подавляя зачарованно запрокидывавших головы людей своим величием. Если бы Володя утром того же дня не видел той голой пустыни, которую представлял собой Анданор, он бы просто не поверил, что все это буйство растительной жизни способно было появиться из ничего за считанные часы. Да это и так казалось нереальным. Владимиру приходилось просто через силу убеждать себя, что вот этого исполина, мимо которого они сейчас проплывали на своих дисках и чьи нижние ветви сами смотрелись добрыми дубами, на рассвете еще не было даже в виде ростка. Кое-где счастливые детишки, взявшись за руки с родителями, водили хороводы вокруг своих кулямб. Где-то золотистая кора была увита разноцветными лентами, анданорцы казались Владимиру гномьим народцем в исполинском лесу, ведь деревья уже достигали неземной высоты и толщины. Особенно же впечатляющими были раскидистые кроны (у самых крупных кулямб в диаметре они составляли никак не менее ста метров — по пятьдесят в каждую сторону). Крона имела вид правильной пирамиды, ее основание, приходившееся на исполинские ветви нижней розетки, кое-где нависавшие над крышами трехэтажных домов, было примерно той же ширины, что и каждая из боковых сторон образованного ею треугольника. Выше ствол кулямбы через каждые пять-десять метров вновь выпускал из себя ветви, параллельные земле, но чем ближе к небу, тем менее могучими и длинными они смотрелись. В целом крона со свисающими огромными лопухами листьев на нижних ветвях, более напоминавших слоновьи уши, производила впе-чатление почти сплошного зеленого монолита, и уже не казалось удивительным, как это подобное чудо-дерево способно целый год кормить целую семью прожорливых анданорцев.
