— Я, по делу, Бец, — бросила она, сердито убирая плечо из-под его рук.
— Жаль, — ухмыльнулся он, оглаживая спинку кресла. — Я к тебе тоже не с пустяками.
Он смотрел на нее сверху, из-за спины, всё больше волнуясь. Попалась, птаха. Мстительного чувства уже не унять. Она явилась без звонка, не предупредив, и сейчас ему всё равно, какое дело ее привело. Вот она, здесь, бесстыдно-дерзкая, сидит и пьет кофе, выставив напоказ полные бедра, и курит, не подозревая, что время реванша начало свой отсчет. Она причиняла ему боль, когда спокойно пользовалась его услугами, а потом ускользала играючи, как будто так и надо, как будто он обязан ее выручать. Липкие шепоты. Задетая гордость. И, несмотря ни на что, горькое обожание в течение последних полутора лет. Она не могла не видеть, не знать. И смеялась, смеялась. И в эту минуту он не чувствовал ничего, кроме одной безоглядной решимости.
Она погасила сигарету, а он собрал в пучок ее вьющиеся волосы, наклонился и поцеловал в шею. Она поднялась и отпрянула. Он настиг ее, стиснул и резко развернул лицом к себе. Она всё поняла. Выставила локти, толкая его в грудь, молча, с гримасой отвращения, отчаянно перегибаясь в талии. Он прижимался теснее и зло улыбался, давая понять, что сопротивление его только бодрит. Руки ее, дрогнув, ослабли, она обреченно запрокинула голову — а он дурел от запаха ее тела, от духов «Клима», которые она обожала. «Катя, Катенька». Рывком расстегнул молнию, выдрал из-под пояса майку и, уткнувшись, нащупал губами полные теплые груди. Она схватила его за волосы, а он легко поднял ее на руки и понес. Зацепился за ножку кресла, и они с грохотом повалились на ковер, опрокинув напольную вазу. «Больно? Где?» — спрашивал он виновато, и она с размаху, скривившись от досады и боли, влепила ему пощечину, а он улыбнулся, тряхнул головой: «живая»…
И потом, когда они лежали на ковре, усыпанном искусственными цветами, подложив под головы скомканный халат Андрея, и курили попеременно одну сигарету, Катя, восхищенно рассматривая его мощные бицепсы, спокойная, румяная, сказала:
— Щедра природа.
— Ты, мать, на грубость нарываешься?
— Росточку бы тебе.
— А то — что?
— Был бы мой.
Он покосился на нее:
— Тигрица.
— Знаешь, зачем пришла я к тебе, Андрюша?
— Расплатиться по счету.
— Нет, я ничего тебе не должна… Пожалуйста, выручи.
— Давай об этом попозже.
— Не могу. Я очень волнуюсь, Бец.
— Начинается.
— Нет, правда. Это очень серьезно. Для меня — очень. В пятницу Максим и Славка, ну, ты знаешь их, Агафон и Притула…
— Тусовщики твои?
— Ага. Попросили мой джип на выходные. У Славки отец дом в деревне купил. Грязь там, дороги нет, километра два непроезжие. На своей тачке, сказали, застрянут. Всего пару дней. И меня звали, но я отказалась.
— И ты дала?
— Не смогла отказать. Они для меня столько сделали.
— Вдвоем укатили?
— Нет. С ними третий был. Они его звали «Серый».
— Серега?
— Не знаю. Я его впервые видела. Тощий такой, противный, лохматый.
— И что? С концами?
— Ну да. Сегодня вторник. Пять дней прошло. Ни джипа моего, ни Макса, ни Славки. Представляешь? Даже не позвонили. Я очень волнуюсь. Мать Славкина опсихела совсем, я с ней несколько раз разговаривала. И мои предки через неделю приволокутся, что я им скажу? Где машина? Они же меня четвертуют. И справедливо.
— А чего сама туда не скатаешь? Далеко дом?
— Ой, я чувствую. Знаю. Что-то случилось. Боюсь, Бец. Они бы позвонили.
— Не гони волну, — недовольно буркнул Андрей и встал. — Айда, окупнемся.
Катя надела шапочку, чтобы не мочить волосы.
Под душем они целовались.
— Позвони, ягодка, портнихе своей, — попросил Андрей, укутывая ее в большое мохнатое полотенце. — Как ее — Клавдия?
— Ой, — заверещала она. — Выручишь?
— Пуховики она еще шьет?
— Для тебя?
— Нет. У Яшки день рождения. Мы с ребятами договорились, хотели бы ему подарить. Авторский экземпляр. Размер у него сорок шестой. Третий рост. Или второй — всё равно.
— Господи, да конечно. Нет проблем. Может быть, у нее готовые есть.
— Узнай, а?
Катя тут же набрала номер.
— Клавдия Петровна? Здрасьте. Катя… Ничего… Нормально… Да. Мальчик один. Великолепный… Был у вас, свой, не беспокойтесь… Сорок шестой, рост не имеет значения… Есть?… Как я рада… Сегодня?
Она обернулась и вопросительно посмотрела на Андрея.
— Сейчас, — кивнул он.
— Да. Заедет на минутку, хорошо? Вы уж поласковее с ним. Он хороший. Спасибо… Ваша должница… Всего доброго.
— Можешь, — сказал он. — Уважаю. Где деревня?
— Адрес в куртке, в кармане. И как проехать.
Андрей искоса взглянул на Катю.
— Затем и прилетела? Всё рассчитала? Заранее была уверена, что я соглашусь?
Она рассмеялась и чмокнула его во влажный лоб.
— И поцелуями покрою уста, и очи, и чело.
— Смотри, Катерина. Со мной эти игры не проходят.
— Мне нравится, когда ты такой подозрительный.
— Осторожный. Шеф говорит, в победителях — люди осторожные.
— Ну, что — пока? Разлетелись?
Он кивнул.
Катя быстро оделась. Подкрасилась.
— Клавдию там обними.
— Обязательно.
— Пожалуйста, будь с ней поласковее. Она мне еще пригодится.
Он проводил ее до порога. Обнял.
— Сиди на приколе. И по телефону не трепись. Буду звонить.
— Как скажешь, мой повелитель.
Притворив за ней дверь, он подошел к окну и слегка отодвинул штору.
Так и есть.
— У, телки, — выругался Андрей.
Во дворе стояла серая «ауди». Катя вышла из подъезда, и навстречу ей из машины выскочила Маринка. Он сразу узнал ее — известная киноманка, корявая, размалеванная, с «петухом» на голове.
Какое-то время они препирались. Марина ругалась, Катя оправдывалась, и по жестам ее выходило, что раньше вырваться она никак не могла.
Обе сели сзади — стало быть, с шофером. Тачка фыркнула и укатила.
«Интересно, — подумал он. — Учтем. Накололи — прибью. Со мной этот номер не пройдет».
2
За рулем была женщина. Очень приятная, лет сорока, волосы с проседью, в строгом костюме.