— А мы не видели, — сказал Севка, — как он убивал.
— Еще не легче, — расстроено произнес Изместьев. — Значит, вы мне не верите? Тогда зачем мы сюда пришли?
— Да верим, — глядя в сторону, сказал Иван. — Верим.
— Чего мы добиваемся — помните?… Его почти наверняка не смогут судить. В результате — некого судить. Вы понимаете? Некого.
— Ладно, — буркнул Иван, — некого. Они найдут кого.
8
Иван устроился с магнитофоном у изголовья.
Изместьев пододвинул табурет к постели больного, а Севка, оседлав лавку у окна, старательно разгладил перед собой лист бумаги и приготовил ручку, чтобы записывать.
— Павел Никодимович? — осторожно спросил Изместьев. — Как вы себя чувствуете?
— Господи, — прошептала Тужилина. — Что надумали?
Погремев ведрами, покрутившись в чулане, она вернулась в избу и теперь молилась в красном углу.
— Евдокия Николаевна? Нет ли у вас еще каких-нибудь дел по хозяйству?
Тужилина за спиной показала Изместьеву кукиш.
— Понятно, — сказал Изместьев. — Бастуем… И все-таки я попросил бы вас выйти.
— А что ты распоряжаешься? — огрызнулась Тужилина. — Я в своем доме нахожусь.
— Никто не должен нам мешать. Ни вопросов, ни просьб — ничего. Тишина — мертвая, как во время операции. Вы способны выдержать, Евдокия Николаевна?
— Черти вас принесли.
— Всё! Тишина!
Изместьев склонился к больному.
Иван включил магнитофон.
— Павел Никодимович, вы меня слышите?… Извините, что беспокоим, но дело неотложное… Помогите следствию… Человек вы с опытом. Воевавший… Нам необходимо выяснить… что с вами случилось?
Бескровное лицо Хопрова оставалось неподвижным. Он не понимал ни кто перед ним, ни что происходит.
— Хорошо. Мы поступим следующим образом… Вы меня слышите?… Я буду называть вам слова. Строго по одному. А вы попробуйте ответить. Спокойно. Как сможете. А я постараюсь понять… На каждое мое слово. Очень просто. Ну, например. Я говорю «небо», а вы — «голубое» или «чистое», или «с облаками». Первое, что придет вам в голову… Договорились?
Тужилина перестала молиться и бессильно опустилась на табурет.
— Что хотят, то и творят, — пробурчала она. — А еще власти называются.
— Итак, Павел Никодимович. Никакого волнения. Мой помощник возьмет вашу руку… Так. Великолепно… Начнем. Первое слово: «стол».
Хопров усталыми больными глазами непонимающе смотрел на Изместьева.
— Я говорю: «стол». А вы должны ответить — какой. Или как стоит. Все равно — дубовый, широкий, низкий, большой. Любое слово, какое взбредет вам в голову. Первое попавшееся. Ну? «Стол».
У больного дрогнули губы. Легкая испуганная улыбка пробежала по его лицу.
— Так. Очень хорошо, Павел Никодимович.
Изместьев почти накрыл собою Хопрова, впившись глазами в его вялые губы, пытаясь расшифровать, что бормочет старик.
— Кажется, уловил… Фиксируем: «сам». Правильно, Навел Никодимович? Вы сделали стол своими руками?
Глаза Хопрова медленно оживали. Он впервые взглянул на Изместьева вполне осмысленно.
— Браво. Лед тронулся. Дальше. «Окно».
Тужилина истово перекрестилась несколько раз, словно отгоняя нечистую силу.
— Как?… Не разобрал… «На стене»?… А, догадался. «Настежь». Записываем: окно — настежь… Превосходно. «Пища», еда.
Хопров чуть слышно подмыкивал, старательно перебирая губами.
— «Вор»?… Нет… «Вертит»?… Спокойнее, не торопитесь… А… Всё, всё… Надо же. «Воротит». От еды — воротит… Дальше: «сад»… Так, так… Умница, Павел Никодимович… «Наш». Ответ — «наш»… Теперь — «земля»… Как?… «Одна»? Не угадал… А… «Родная». Родная земля. Очень хорошо… А вот такое слово, Павел Никодимович. «Дерево».
По лицу Хопрова пробежала тень.
— Легкий нажим?
— Да, — ответил Иван.
— Хорошо… Записываем: «дерево».
— Как? — переспросил Севка. — Было же «дерево». И опять?
— Именно. Не отвлекайте… Следующее слово: «тропа»… Так. Хорошо. Ответ: «ухожу». — Изместьев возвысил голос. — Дальше — «война»!
Хопров насупил брови и взморщил лоб. Отвечал он чуть громче.
— Дрожание, — сказал Иван.
— Вижу, вижу… Записывайте: «будь проклята». Записали? Теперь — «опушка».
— Дрожит.
— «Опушка»!
Глаза Хопрова вспыхнули и забегали. На лице его проступил страх.
— «Пушки»? Я правильно понял?… Ясно. Запишите: «пушки»… И еще одно: «березовый знак»!
Хопров резко дернулся. И захрипел.
— Спасибо, достаточно, — заторопился Изместьев и положил руку на плечо больного. — Успокоились. Всё хорошо. Успокоились. Вы молодчина, Павел Никодимович. Очень нам помогли. Отдохните немного, — и Севке: — Я вас попрошу. Там, где задержка с ответом, отметьте галочкой. Напротив слова. Не затруднит?… Кстати, и техника может отдохнуть.
Иван надавил на клавишу.
— Пашенька, — сокрушенно всплеснула руками Тужилина. — Пашенька.
Она осмотрела лицо больного, заглянула ему в глаза и вдруг бросилась на Изместьева с кулаками.
— Черти с рогами! Мучители! Изверги!
Изместьев даже не защищался, он был настолько измотан допросом, что всего лишь неловко выставил руки, отклоняясь, оберегая лицо.
— Мальчики, — попросил он. — Кто-нибудь. Выручайте… Она живого места от меня не оставит.
Иван приподнялся, обхватил разъяренную женщину сзади и стиснул.
— Тишина, Евдокия Николаевна, спокойствие, ваша и наша безопасность, — сказал Изместьев, — прежде всего.
Тужилина зверски ругалась. И отчаянно сопротивлялась.
— Бабуня, — уговаривал ее Иван. — Уймись… Смирно, говорят тебе. Не бузи.
Он приподнял ее и покружил, как малого ребенка.
Старуха рычала, сучила ногами и всё пыталась укусить Ивана за руку.
— Сбесилась! — выкрикнул Севка. — Давай кляп!
Иван сдернул полотенце, висевшее на веревке возле печи, и вдвоем они скрутили старухе руки за спиной и перетянули полотенцем.
— Антихристы! — ругалась Тужилина. — Разбойники! Изверги!
Парни вытолкали ее в чулан, в сени, привязали какой-то хламидой к самодельной лавке и вернулись в избу.
Вскоре крики за дверью прекратились.
9
— Пусть Евдокия Николаевна займется хозяйством, — успокаивал Хопрова Изместьев, вытирая платком шею, лоб, потные ладони. — Беседа наша, Павел Никодимович, не для женских ушей. Скандал нам сейчас ни к чему, вы согласны?