Генерал фон Зейдлиц начал с военного положения, которое для Германии со времени битвы на Волге быстро ухудшалось. Он указал на то, что рано или поздно американцы и англичане высадятся в Европе, и сделал вывод, что Германия не может выиграть войну. Я обратил внимание на то, что при этих словах по собранию прошел гул, и почувствовал, что Зейдлиц, говоривший свободно, теперь несколько сбился. Было видно, что он торопился закончить свое выступление. Когда он призвал к сопротивлению Гитлеру, его речь была прервана многочисленными репликами присутствующих: «Неслыханно!», «Довольно!» Он сел, разочарованный, в то время как вокруг него разразилась буря негодования; на него посыпались даже личные оскорбления. Некоторые генералы направились к двери и хотели покинуть помещение.
Все это время Паулюс оставался спокойным и хладнокровным. Несколькими успокаивающими «Позвольте, господа!» ему удалось прекратить шум и добиться того, чтобы слово взял генерал-майор Латтман. Он также напомнил о поражениях немцев на фронте и о воздушной войне против Германии. Затем он затронул некоторые события на Волге. Генералы и войска в высшей степени доверяли верховному главнокомандующему. Но он принес их в жертву своему властолюбию, обрек на мучительную гибель лживыми, иллюзорными обещаниями. Я знал, что раньше Латтман был убежденным сторонником нацизма. Теперь в своем выступлении он сводил счеты со своим собственным жизненным путем, стремился пересмотреть свои взгляды. Он говорил очень эмоционально:
— Жестокая власть Гитлера, которая привела нас и наших родных к трагедии под Сталинградом, ввергнет весь немецкий народ в гигантскую сталинградскую катастрофу, если мы не встанем на ее пути. Поэтому генералы тоже должны покончить со своей сдержанностью и объединиться с единомышленниками для борьбы против Гитлера.
В отличие от Зейдлица Латтман смог закончить свою короткую речь без помех. Однако выражение лиц у генералов было по-прежнему мрачным. Когда затем полковник Штейдле обосновал необходимость создания Союза немецких офицеров, в цели которого входило свержение Гитлера, заключение перемирия, планомерный отход вермахта на границы рейха и отказ от всех завоеваний, начался настоящий шабаш ведьм. О том, чтобы договориться, нечего было и думать. Генерал-полковник Гейтц даже угрожал полковнику Штейдле пощечинами. Он накричал и на майора фон Франкенберга. Наряду с Гейтцем больше всех шумели Роденбург, Сикст фон Арним, Штрекер и Пфеффер. Группу вокруг Зейдлица называли предателями. Не удостоив их больше взглядом, генералы, ругаясь, вышли из зала.
Паулюсу был очень неприятен этот скандал. Кухонный персонал и ординарцы слушали все из буфета. Неужели им и руководству лагеря следовало показывать такой спектакль?
— То, что произошло сейчас в столовой, было более чем недостойным, — сказал он озабоченно, когда мы вернулись в свою комнату.
Дверь тут же открылась, и вошли Гейтц, Роденбург, Сикст фон Арним и Штрекер.
— Мы не желаем больше разговаривать с Зейдлицем и его спутниками, — сказал один из них.
— Мы не позволим поучать себя молодым людям вроде Латтмана, Штейдле и тем более этого Франкенберга, — добавил Гейтц, — но мы хотели бы продолжить наш разговор не в вашей комнате, а в парке.
Генералы и Паулюс вышли из комнаты. Я остался один и задумался об уроке «корпоративного духа» и «офицерской чести», который я получил сегодня вечером. Через четверть часа появился наш ординарец ефрейтор Эрвин Шульте.
— Господин фельдмаршал просит вас сойти вниз, — сказал он.
Несмотря на вечернее время, лагерь был похож на растревоженный пчелиный улей. Все было в движении. Генералы, жестикулируя, ходили взад и вперед по лагерной улице. Паулюс сделал несколько шагов мне навстречу.
— Генералы предлагают провести завтра после завтрака внутреннее совещание на лестнице в глубине парка. Все должны собраться там незаметно.
За этим происшествием последовала беспокойная ночь. На следующее утро я встал раньше обычного. Все генералы пунктуально собрались на завтрак. Царило предгрозовое настроение. Мы быстро поели.
Все постарались незаметно собраться в условленном месте в парке. После короткого, взволнованного обмена мнениями Сикст фон Арним сделал следующий вывод:
1. Мы отклоняем любое дальнейшее общение с Зейдлицем и его единомышленниками. Никто не будет с ними разговаривать. Тот, к кому они обратятся, не ответит им.
2. Связь Паулюса с Зейдлицем будет поддерживаться через полковника Адама.
3. Руководству лагеря будет представлено письмо, в котором мы выразим протест против пребывания группы Зейдлица в лагере и против дальнейшей вербовки в пользу Союза немецких офицеров или Национального комитета «Свободная Германия».
4. Подготовка письма поручается генерал-лейтенанту Сиксту фон Арниму.
5. Письмо будет подписано всеми офицерами лагеря.
Действительно, письмо было подписано всеми генералами. Я тоже поставил под ним свою подпись.
От фельдмаршала я получил неприятное задание вручить письмо лично коменданту лагеря. Я попросил дежурного офицера доложить обо мне и был тотчас же принят. Советский полковник молча взял бумагу. Я вышел.
Уже по дороге к начальнику лагеря у меня появилась мысль, что наше заявление, собственно говоря, является чистой провокацией. По Паулюсу тоже было заметно, что последние события были ему крайне неприятны. Непосредственно после скандального собрания он несколько минут спокойно беседовал с майором фон Франкенбергом. Мы знали, что члены группы Зейдлица имели короткие, но деловые беседы с отдельными генералами, например фон Ленски, Шлемером и фон Дреббером. И вот теперь эта коллективная анафема, эта попытка объявить вне закона генерала фон Зейдлица и его спутников.
— Я все время раздумываю, господин фельдмаршал, — обратился я к Паулюсу, — правильно ли мы сделали, вручив письмо. Ведь Зейдлиц заверил вас и всех нас, что он приехал по собственному побуждению, следуя лишь своей совести и своей глубокой озабоченности судьбой Германии. Никто не поручал ему этого. А мы, военнопленные, обращаемся столь вызывающим образом к советским властям.
— Вы правы, Адам, я тоже еще раз все продумал. Мы действовали слишком поспешно.
— Интересно знать, как реагировал бы начальник немецкого лагеря, если бы советские военнопленные офицеры предъявили такие агрессивные требования?
— Подождем, что будет дальше, — сказал Паулюс, утомленный неприятными спорами.
Ничего не произошло. Вероятно, это свидетельство высокомерия и упрямства гитлеровских генералов было подшито к делу с улыбкой сожаления.
К чести Паулюса и наиболее порядочных из генералов, следует сказать, что позднее фельдмаршалу удалось объявить недействительным этот недостойный документ. Каждому в отдельности было предоставлено право решать, какую политическую позицию он займет.
Генерал фон Зейдлиц и его спутники вновь уехали спустя два дня. Им не удалось склонить генералов в пользу создаваемого Союза немецких офицеров. Даже катастрофа на Волге не смогла оторвать этих «полководцев» от Гитлера. Они все еще преклонялись перед преступным верховным главнокомандующим и обвиняли в предательстве тех, кто хотел помешать новым преступлениям. Однако было бы неправильным рассматривать попытку этой инициативной группы Союза немецких офицеров как провал. Единодушие, «корпоративный дух» были лишь внешними. Именно полный ненависти истерический способ ведения спора закоренелыми упрямцами вызвал затем у трезво мыслящих генералов и у меня самого новые сомнения. Кого я, собственно, должен был ненавидеть? Гитлера и тех, кто, толкнув на гибель 6-ю армию, собирается теперь повести на бойню весь немецкий народ? Или же тех, кто требует свержения Гитлера, чтобы жила Германия?
