— Вы были сегодня в 44-й пехотной дивизии, господин генерал? Судя по вчерашнему вечернему донесению, она понесла большие потери. Русские снова атаковали? — спросил я.
— Вы знаете, на этом участке всегда неспокойно. Однако самое худшее, что не потери в боях — главная причина гибели людей. Командир дивизии и дивизионный врач доложили, что за последние дни учащаются случаи обморожения. Из-за недостатка зимнего обмундирования солдаты в их снежных норах беззащитны против ледяных степных ветров. Днем они не могут выйти из окопов и рвов даже за нуждой. Тот, кто все же делает такую попытку, чаще всего платится жизнью. А так как никто не может пошевелиться в этих норах, неизбежно обмораживание.
— Каким способом можно вообще эвакуировать с переднего края раненых и больных?
— Это почти неразрешимая проблема. Противник открывает огонь, как только замечает у нас движение. Лишь с наступлением темноты можно подобрать раненых, оказать помощь обмороженным. А это слишком часто приводит к тому, что медицинская помощь опаздывает.
— Вчера я встретил здесь, в штабе, офицера связи из 44-й дивизии. Он рассказывал, что ночью с обеих сторон почти прекращаются боевые действия. У нас на позициях остается лишь слабое охранение. Могут ли отдыхающие части хотя бы в это время где-либо разместиться, господин генерал?
— Немногие селения в степи были подвергнуты сильному обстрелу, летом нами, а теперь противником. Между развалинами имеется несколько убежищ, большей частью оборудованных осенью нашими тыловыми частями. Они заняты частично штабами. Их, конечно, далеко не достаточно. Ночью туда все забираются и теснятся около очагов и печей. Дрова с трудом добывают в Сталинграде.
— Что же будет, если численность дивизий будет сокращаться в таком же темпе? Кто же тогда будет удерживать линию фронта?
— Все зависит от того, как скоро опять восстановим связь с нашими войсками по ту сторону кольца окружения. Но поразмыслите и вы, Адам, о том, какие предложения вы можете мне сделать.
Новая надежда на прорыв
Паулюс отправился к Шмидту. Я ушел к себе и стал изучать списки замещаемых должностей в дивизиях и войсках резерва командования. Танковые и артиллерийские части, потерявшие свою технику, были уже расформированы, а еще боеспособные офицеры и солдаты использованы в пехоте. Однако можно было бы выявить пригодных к бою среди солдат тыловой службы и высших войсковых штабов, работа которых постепенно сводилась к минимуму. Удалось бы набрать и среди наших дивизий здесь, в городе, офицеров и солдат для укрепления пехоты на угрожаемых участках фронта. Я решил при первом же удобном случае переговорить со Шмидтом. Пока я размышлял над всем этим, явился ординарец и передал, что меня просят на совещание в комнату начальника штаба. Генерал Паулюс и Эльхлепп были уже там. Вслед за мной пришли начальник разведывательного отдела и исполняющий обязанности обер-квартирмейстера.
Генерал-майор Шмидт стоял перед картой обстановки. По знаку командующего он начал свой доклад.
— Я только что говорил с начальником штаба группы армий «Дон» генералом Шульцем по коротковолновой радиостанции. Он сообщил мне, что сегодня утром Красная Армия начала действия против правого фланга группы армий «Дон» и левого фланга группы армий «Б». Вероятно, противник намерен прорваться по направлению к Ростову. Сейчас положение еще неясно. LVII танковый корпус Гота ведет ожесточенные бои с крупными силами неприятеля и весьма медленно продвигается вперед. Его авангарды ведут бои на участке Верхне-Кумский, Водянский, Кругляков, то есть примерно в 50 километрах от нашего южного участка. Группа армий «Дон» снова предложила Главному командованию сухопутных сил разрешить 6-й армии прорыв из окружения. Следовательно, мы должны считать, что в этой крайней критической обстановке главное командование войдет наконец в наше положение. Прошу начальника оперативного отдела и квартирмейстера доложить о том, как идет подготовка.
Сначала голос начальника штаба чуть дрожал от волнения, но к концу речи Шмидт успокоился.
Начальник оперативного отдела в своем выступлении добавил к вышесказанному:
— Наши 40–50 еще боеспособных танков сосредоточены вблизи намеченного места прорыва. Запаса горючего хватит не меньше чем на 30 километров. Перед командиром танкового корпуса поставлена задача прорвать вражескую линию обороны и установить связь с LVII танковым корпусом. Участок прорыва должен быть обеспечен с флангов, чтобы 6-я армия могла выбраться из котла. Вывод наших дивизий подготовлен на всех участках.
Исполняющий обязанности обер-квартирмейстера подполковник фон Куновски доложил:
— Капитан Тепке находится, как предусмотрено приказом, в Карповке. Он сосредоточил там автотранспорт грузоподъемностью 700 тонн и будет двигаться вслед за нашими атакующими танками. Его задача — получить доставленные армией Гота грузы и возможно быстрей подвезти их к нашим наступающим дивизиям. VIII воздушный корпус получил приказ сбросить в образуемую брешь горючее и боеприпасы для наших танков, пробивающихся к югу. Дивизионная артиллерия и полевые кухни будут прицеплены к грузовикам. Необходимое количество машин наготове.
Шмидт добавил, что вся лишняя боевая техника должна быть подготовлена к уничтожению.
Во время этих докладов или сообщений Паулюс смотрел на карту. Теперь он повернулся к нам лицом.
— Надо надеяться, приказ придет очень скоро, в противном случае возникнет опасность, что мы уже не сможем его выполнить. День ото дня тают силы наших солдат, убывают боеприпасы, продукты, горючее и медикаменты. Сегодня горючего хватит только на 30 километров атаки, а через четыре-пять дней запас его может сократиться настолько, что мы больше не будем способны ни на какую атаку.
После этой серьезной, хоть и не неожиданной оценки обстановки мы разошлись.
Конечно, приготовления в районе Карповки не могли укрыться от наших войск. Простой солдат был на этот счет необычайно чуток. Если медленное продвижение армии Гота породило известное уныние, то весть о готовящемся прорыве из котла, распространившаяся с быстротой ветра, вызвала новый подъем оптимизма. Солдаты готовы были забыть обо всех мытарствах и жертвах, принесенных ими в последние недели, только бы выбраться из этой мышеловки. Вырваться из котла — это значило получить регулярное и сытное питание, освобождение от фронтовой службы, покой и давно полагающийся вожделенный отпуск, свидание с женой и детьми, родителями, братьями и сестрами. Чего только не сулила обманчивая надежда предельно усталым, измученным, истощенным солдатам…
Наши писари и ординарцы тоже сияли в предвкушении будущего счастья. Они уже не сидели так апатично и бесцельно за своими столами. Когда я 16 декабря зашел под вечер к своим писарям в их укрытие, обер-фельдфебель Кюппер, весело смеясь, встретил меня словами:
— Ну вот, господин полковник, дело-то у нас на мази. До чего ж мы рады, что выберемся опять на свет из этой проклятой норы. Ведь наши на родине понятия не имеют, что тут у нас приключилось. Только вчера получил письмо от жены, так она, верно, в десятый раз, не меньше, спрашивает, почему я не приезжаю в отпуск.
