— Мне очень хотелось увидеть тебя, Сережа, сказать тебе… — Лена закусила губу и на минуту умолкла, глядя в окно. — Сказать тебе, — упрямо повторила она, — что я была не права тогда… Я… я как будто потеряла что-то. Я сама не знаю что. И так холодно стало, так одиноко…
Сергей не находил слов для ответа. Ему вдруг захотелось взять на руки эту девушку, прижать к груди, защитить, согреть.
— Я тоже рад, что встретил тебя, — с усилием произнес он.
И тут как будто вдруг вспыхнули тлевшие под золой угли. Сергей порывисто поднялся со своего места, подошел к Лене и, взяв ее руку, убежденно, горячо проговорил:
— Ведь ты хорошая, Лена… Ведь ты можешь быть такой простой и хорошей!
Лена метнула на него испуганный взгляд, румянец залил ее щеки и шею, губы задрожали, она вырвала руку и, не оглядываясь, выбежала в коридор.
Сергей остался один. Сердце так билось, что он чувствовал даже боль в груди от его ударов. А руками он как будто еще сжимал ее маленькую загорелую руку. «Что случилось? Как все это произошло?» — в счастливом недоумении спрашивал он себя.
На следующий день Сергей принялся за составление отчета. Туда должен был войти весь материал, собранный за последние два дня. Сергей старался припомнить все самые, казалось бы, незначительные подробности в рассказах и поведении людей, с которыми он за это время сталкивался. Главное внимание он уделил, конечно, Игорю Пересветову.
Сергей понимал: от того, что он сейчас напишет, во многом будет зависеть дальнейшая судьба Пересветова. И хотя юноша не понравился ему, Сергей старался не поддаться этому чувству.
Еще недавно это бы ему не удалось. Сергей всегда был горяч в суждениях и пристрастен к людям. Быстро и безотчетно, по какой-нибудь понравившейся ему черте он проникался симпатией к одним и уже отказывался видеть их недостатки и так же страстно мог вдруг невзлюбить других. Но последние полгода его многому научили.
Сейчас все факты были против Пересветова, все настраивало к нему враждебно, и только каким-то новым чутьем Сергей ощущал в этом юноше что-то хорошее, еще не испорченное и стремился сейчас любой ценой выразить это ощущение на бумаге, обосновать его.
Сергей закончил отчет только к середине дня. Он отнес его Зотову и отправился в райком комсомола.
Около часа ждал Сергей, пока у секретаря шло совещание. Наконец он вошел в кабинет и выложил на стол свое удостоверение. Секретарь удивился:
— Зачем же ты меня ждал, чудак? Вернул бы в отдел — и все тут.
— Ну, нет, я не только за этим пришел. — Сергей упрямо покачал головой. — Должен сообщить тебе кое-что. Слушай.
Сергей подробно рассказал о положении дел в школах, где он побывал. Говорил он горячо и сердито. Секретарь внимательно слушал и, когда Сергей кончил, задумчиво сказал:
— Спасибо, Коршунов. Ты, брат, во многом прав. Чего уж греха таить! Это надо немедленно исправлять, — и энергично добавил: — Немедленно! Все у тебя?
— Нет, не все. Я должен с тобой об одном парне потолковать. Дело серьезное. Я бы даже сказал принципиальное дело.
— Ну, давай, давай.
Они говорили около часа.
На прощанье Сергей еще раз предупредил:
— Пересветовым займетесь только после того, как я тебе позвоню. Договорились? Иначе можете нам дело подпортить.
— Договорились. Молодец ты, Коршунов. Я, оказывается, неплохого инструктора приобрел. Даже жаль, что ты и в других школах не побывал.
Оба рассмеялись.
Вечером Зотов вызвал к себе Гаранина и Коршунова. Он протянул Косте отчет, составленный Сергеем, и сказал:
— Ознакомьтесь. Подробности сообщит Коршунов. Допросом Пересветова займетесь вы.
Зотов помолчал, потер по привычке голову и не спеша продолжал:
— Представьте себе его характер, повадки. Обдумайте план допроса. Рассчитайте каждый шаг. Потом доложите. Ясно?
— Ясно, — ответил Гаранин. — Задача сложная.
— Вам поможет Коршунов, — ответил Зотов и, повернувшись к Сергею, прибавил: — Вы хорошо справились с заданием. Я снова начинаю в вас верить.
Сергей промолчал, но, как ни старался, не в силах был подавить радостную улыбку, осветившую его лицо. В этот момент он почему-то подумал о Лене.
— И нечего напускать на себя. Будьте самим собой, — добродушно проворчал Зотов.
Игорь Пересветов явился в МУР в щегольском сером пальто и ярко-красном кашне. Светлые длинные волосы его были небрежно зачесаны назад, в руках он держал круглую, почти без козырька кепку. Вид у Пересветова был хмурый и гордый.
Лобанов ввел его в комнату Гаранина. Больше там никого не было.
— Присаживайтесь, — сухо бросил Костя, доставая бланк для допроса.
На первые анкетные вопросы Игорь отвечал уверенно, с независимым видом, но Гаранин уловил тревогу в его живых, внимательных глазах.
— Вы, кажется, собираетесь стать архитектором?
Игорь поднял голову.
— Ничего подобного. Я буду артистом.
— А ваш отец говорит: архитектура — это ваше истинное призвание.
— Старик любит говорить красиво, — презрительно передернул плечами Игорь. — Потом он слишком деловой человек.
— Деловой человек не может быть болтуном, — усмехнулся Гаранин.
Игорь самолюбиво возразил:
— Будьте спокойны. Старик именно такой. Я его давно раскусил.
— Зачем наговаривать на отца? — укоризненно покачал головой Костя.
— А я и не наговариваю. Просто жизнь знаю. Так, видно, все умные люди поступают. Если они, конечно, не идеалисты.
Разговор принимал неожиданный характер. Но Гаранин решил его продолжать. Это был подходящий случай получше узнать Пересветова: он, как видно, хотел произвести впечатление.
— Вы что-то путаете, — Костя пожал плечами. — Так в жизни не бывает.
— Не бывает? — иронически переспросил Игорь. — Как ни странно, но вы, кажется, тоже идеалист.
Костя не выдержал и улыбнулся.
— Возможно. Хоть я, признаться, до сих пор этого не подозревал. Но что значит — вы раскусили отца?
— А вот что. К вашему сведению, еще у Тургенева сказано: «Аркадий, не говори красиво». А старик это любит. Знаете, о долге, о призвании, о принципиальности. Как начнет…
— Что ж в этом плохого?
— А я и не говорю, что плохо. Но в делах он не таков. И знает, как выдвинуться. Что ж поделаешь, жизнь — борьба.
— Поэтому вы считаете, что ваш отец слишком деловой человек? — спросил Гаранин.
— Он думает только о себе. Он не хочет меня понять, даже насмехается над моим призванием. В сущности, ему наплевать на меня. А я буду артистом. Я и сам выдвинусь. И искусством еще послужу народу.
