Саша увидел перед собой высокого, толстого, еще молодого мужчину в майке и пижамных брюках, из которых вываливался большой, отвислый живот. Толстые и дряблые руки казались двумя немытыми окороками. Круглая голова была покрыта рыжеватым пухом. Настороженные светлые глаза угрюмо ощупывали посетителя.
Узнав, зачем пришел к нему инспектор собеса, Купцевич внезапно переменился в лице, громко расхохотался, приятельски хлопнул Сашу по плечу и объявил:
— Я, брат, тебя черт знает за какую зануду принял. Заходи! Сейчас мы чего-нибудь сообразим закусить и все такое. Можем фартовые пластиночки послушать, а хочешь — в картишки перекинемся. Ты же свой парень, я вижу, и фронтовик небось?
— А как же! — охотно отозвался Саша. — Свой, свой.
Он переступил порог. Спертый, тяжелый воздух ударил в лицо.
Большая полутемная комната была заставлена множеством вещей. Рядом с холодильником разместился громоздкий и неуклюжий сундук, дальше — высокий с зеркалом платяной шкаф, за ним матово поблескивал зеленоватый экран телевизора. На комоде стоял большой приемник с освещенной золотистой шкалой. Посредине над круглым столом висела дорогая люстра.
Прямо на скатерти стояли чайник и открытая консервная банка, валялись распечатанный цибик чая и переломанный пополам батон с изюмом. А около самой двери Саша увидел широкую, неубранную кровать с измятыми нечистыми простынями.
Купцевич, сопя, полез в холодильник и достал недопитую бутылку водки, потом извлек из-под кровати новенький патефон.
От водки Саша отказался, и Купцевич, заведя патефон, стал пить один.
Саша начал расспрашивать его о жизни, о здоровье, о занятиях. Купцевич отвечал возбужденно, то со злостью, то со смехом, сыпал ругательствами. Из его слов выходило, что человек он простой и добрый, очень болен, любит природу и не имеет друзей.
— Значит, ранения получили, — сказал Саша, просматривая пенсионную книжку Купцевича. — А вы у кого служили, в каком соединении?
— В разных. И не запомнишь. Я, брат ты мой, всюду кровь проливал.
— Работали-то вы по финансовой части. А что, на передовой все-таки приходилось бывать?
— А ты думал? Приходилось, все приходилось. Давай лучше закусим.
— Спасибо, сыт. Ну, а до войны вы чем занимались?
— Да что ты, ей-богу, прицепился? У вас там все мои анкетки лежат. В полном порядке. Вот еще бюрократы на мою голову, — вскипел Купцевич.
— Так это ж все для разговора. Должность такая, — примирительно заметил Саша. — А вот выпиваете вы зря. Или приятели такие, уговаривают?
— Какие там приятели! Брехня! Это они тебе небось наговорили? — Купцевич кивнул в сторону соседей. — Так я им… Подумаешь, раз в год кто зайдет.
— Фронтовые друзья?
— Ну, как сказать… ясно… — смешался Купцевич. — А этим я еще дам, — он снова оглянулся на стенку.
— Не советую. Милиция сейчас…
— А я плевал! Фронтовика, инвалида не имеют права… Всех их куплю и… я, может, контужен был? — неожиданно объявил он.
Саша заметил, как уходит Купцевич от вопросов, явно что-то недоговаривает и скрывает. И еще увидел Саша, что Купцевич человек нервный, вспыльчивый и в гневе может обругать, полезть в драку, но в таком состоянии может и сболтнуть лишнее. Саша решил проверить этот вывод, тем более, что дружба с Купцевичем в его планы не входила.
— Гляжу я на тебя и думаю, — вздохнув, сказал он. — Не так уж ты болен, и надо бы тебе работать.
— Ну, знаешь! — вспыхнул Купцевич. — Не тебе судить. У меня бумага.
— Что бумага? Ты у совести своей спроси. Чего на шее у жены сидеть?
В ответ Купцевич сверкнул глазами, с размаху ударил волосатым кулаком по столу и, сыпля ругательствами, глотая слова, закричал, что работать не будет, не желает и никто его не заставит, даже жена.
— Труженик, тоже мне! — издевательски воскликнул он. — Она сама на шее у меня сидит! Шестьсот рублей зарплата! А? Плевал я на них!
Лицо его покрылось испариной, ноздри побелели.
— Зарабатывать уметь надо! Учить меня будешь, как жить?.. Да я…
Купцевич внезапно умолк и с опаской взглянул на Лобанова. Но у того на лице было лишь добродушное удивление, и Купцевич торопливо добавил:
— Было время, поднакопил деньжонок. При демобилизации тоже кое-что получил. А теперь вот отдых заслужил, фронтом, кровью пролитой заслужил. Советская власть заботу проявила. Ох, болят раны, болят!..
Саша видел, что Купцевич сам испугался своего гнева — испугался и больше уже ничего не скажет, только постарается оправдаться.
— Ну, шут с тобой, — добродушно прервал он Купцевича, поднимаясь со своего места. — Живи как знаешь.
Купцевич стал его уговаривать посидеть еще, но Саша сослался на свою службу и ушел.
По дороге в Управление Саша перебирал в уме подробности своего трудного визита: этот Купцевич — человек, конечно, не чистый, многое здесь наводит на размышления.
Так Саша прошел весь путь до Управления. Но прежде чем зайти, он по привычке незаметно огляделся и вдруг заметил высокого полного человека в сером пальто, появившегося в конце переулка, с той стороны, откуда пришел он сам.
Саша интуитивно почувствовал что-то неладное. Поэтому он все так же медленно прошел мимо здания Управления и вышел на улицу. Поворачивая за угол, он увидел, что человек в сером пальто тоже очень медленно, будто прогуливаясь, следует за ним. Лица его Саша разобрать не мог, но подозрения его усилились.
«Надо рассмотреть поближе», — решил он и, повернув за угол, не спеша вошел в подъезд какого-то дома. Саша рассчитывал, что неизвестный пройдет мимо. Но он напрасно прождал минут пятнадцать — тот так и не показался. Тогда Саша прошел подъезд насквозь и через маленькую заднюю дверь вышел во двор, пересек его и, уже через другой дом, — Саша превосходно знал этот район, — он попал в соседний переулок. Новый проходной двор вывел его к Управлению, но уже совсем с другой стороны. Теперь Саша вошел безбоязненно, но в душе досадуя на себя, что так и не разгадал, кто же был этот человек в сером пальто.
Под вечер Зотов внимательно ознакомился с докладной запиской Лобанова. Красным карандашом он подчеркнул несколько слов в ней: «чуланы», «визитеры исчезли», «в сером пальто» и, наконец, «Катя Светлова».
Наблюдение за квартирой Купцевича ни к чему не привело: туда никто не заходил, а сам Купцевич выходил всего раза два и то лишь в соседний магазин. И вдруг на второй день наблюдения в окне комнаты Купцевича мелькнула фигура незнакомого человека. Это было, однако, очень странно, ибо к нему никто не мог пройти незамеченным. Новое сообщение встревожило Зотова.
