— Вот именно.
— То есть никому от этого не стало ни лучше, ни хуже?
— Во-во.
— А это, брат, уже неверно.
— Как так? — Митя не понял и насторожился.
— От того, что ты спутался с Зойкой, стало хуже, по крайней мере, двоим, а лучше — тоже двоим, — убежденно ответил Зотов.
— Загадки загадываете, — не очень уверенно усмехнулся Митя.
Чем дальше продолжался этот странный для него разговор, тем яснее Митя чувствовал, как уплывает у него почва из-под ног. Еще в машине он приготовился к жестокому, злобному отпору и весь внутренне сжался в предчувствии недоброй схватки. Но этот человек сразу сбил его с толку. Митя не чувствовал враждебности в его тоне, а только искреннее участие. Митя убеждал себя, что это хитрая уловка, обычный прием, чтобы задобрить его и обмануть. Но до конца убедить себя в этом ему не удавалось. И еще Митю удивляла и беспокоила осведомленность этого человека. Откуда он все знает? И что еще он знает о Митиных делах?
— Загадки? — переспросил Зотов. — Вот уж нет. От того, что ты спутался с Зойкой, хуже стало двоим: тебе самому и Валерке. Что деньги у тебя появились, так то не большое счастье. А лучше стало тоже двоим: Зойке и… Папаше.
Когда он назвал Папашу, Митя невольно вздрогнул, и это сейчас же подметил Зотов. Если бы Митя даже не вздрогнул, а только собрался это сделать, то, кажется, Зотов уловил бы и это, — так чутко натянут был у него каждый нерв, так стремился он всем существом своим понять малейшее движение в душе этого парня.
— Прав я или нет, — сказал Зотов, — ответь самому себе.
— Вы зачем меня сюда приволокли? — глухо спросил Митя. — Чего вы мне в душу залезаете? Сажайте! — вдруг крикнул он в лицо Зотову и яростно сжал кулаки. — Сажайте — и баста!
— Э, нет, парень, — очень спокойно возразил Зотов. — Не выйдет. От этого разговора тебе никуда не уйти.
— Я ничего не знаю, все равно ничего не знаю, — упрямо бормотал Митя.
— Не в этом дело, — пожал плечами Зотов. — Сейчас главное — чтобы ты сам себе ответил: куда поворачиваешь свою жизнь? И помни, это я тебе точно говорю: за тобой пойдет и Валерка. Пойдет всюду: на честный, славный труд и на преступление, куда поведешь. Ты думаешь, он ничего не видит? Нет, брат, видит. И если покатится за тобой, добра от него не жди ни себе, ни людям.
Митя низко опустил голову, чтобы Зотов не видел, как задрожали его губы. Он не мог не чувствовать правоты услышанных слов. Сердце замирало: Валерка ведь действительно пойдет за ним всюду. Он почувствовал, как снова гордость и стыд переплелись в его душе.
— Я знаю, ты любил Зою, — продолжал Зотов, — но чем она тебе отплатила? Об этом ты мечтал? И Папаше ты теперь цену узнал. Я понимаю, нелегко тебе выполнить его приказ: ограбить заводскую кассу, отнять деньги у своих же ребят.
Митя дико посмотрел на Зотова. Как, и это ему известно? И потому, что все сказанное этим человеком было давно пережито Митей, потому, что все это были и его мысли, его сомнения и муки, Митя почувствовал, как шевелится у него в душе робкая надежда найти в этом большом, спокойном и сильном человеке ту опору, которой так не хватало ему в жизни. Что, если все начистоту рассказать ему? Нет… Это легко сейчас, когда Митя здесь, вдвоем с ним. А что будет потом, когда Митя уйдет, когда останется один, когда придется идти к Папаше? Уж Папаша-то сразу догадается, и тогда… Холодок прошел по спине у Мити, и он невольно поежился. Это не ускользнуло от напряженного внимания Зотова.
— Боишься? — сразу понял он. — Папаши боишься? — И, сжав тяжелый жилистый кулак, он властно произнес: — С этим бандитом мы кончаем. Раз и навсегда. Можешь вычеркнуть его из своей жизни. Вычеркни заодно и Софрона и Купцевича, квартиру которого ты недавно обнюхивал.
Еще один точно рассчитанный удар пришелся в цель. Митя снова опешил. Он видел, что этот человек все знает. Зачем же его, Митю, привезли сюда? Неужели только для того, чтобы поговорить о нем самом, о его жизни, о Валерке?
А Зотов и теперь не давал ему опомниться.
— И еще тебе скажу: с папашей заодно мы возьмем и Ивана Уткина. Слыхал о таком?
Митя сидел оглушенный, полный смятения, не зная, что сказать, на что решиться. Воля его была парализована. Он не мог уже найти в себе силы сопротивляться, но не было в нем еще и решимости, той крупицы решимости, которая помогла бы ему сделать последний, решающий шаг. И Зотов это почувствовал.
— Все, — сурово произнес он. — Вот все, что я хотел тебе сказать. Теперь слово за тобой.
— Какое еще слово? — не поднимая головы, еле слышно спросил Митя. — Нет у меня никаких слов. Отговорился.
— Врешь! — вдруг крикнул Зотов и грохнул кулаком по столу.
От неожиданности Митя поднял голову и с изумлением посмотрел на него.
— Врешь, — спокойно и властно повторил Зотов. — Ты просто стал трусом. Трусом! Решил идти на дно? И пальцем не хочешь пошевелить, чтобы выплыть? — Зотов почувствовал, что не может больше говорить спокойно. — Не выйдет! Ты у меня станешь человеком! И Валерку не дам тебе топить! Искупай вину, дуралей. — И он нанес последний удар. — Говори, кто с тобой на последнее дело идет?
— Не идет, а едет, — растерянно поправил его Митя, не сводя с Зотова совершенно ошалевших глаз.
— Это все равно. Иван Уткин идет?
— Да едет, я же вам говорю, едет, — упрямо, с тоской повторил Митя. — Он, Федька, и я. А вот куда, сам не знаю.
— На чем едете?
— На машине.
— Когда?
— Завтра.
— Кто водитель?
— Есть один такой. Чуркин фамилия.
— Чуркин?!
— Да.
— Так…
Зотов внезапно улыбнулся, встал, вышел из-за стола и, схватив за плечи вконец растерявшегося Митю, с силой встряхнул его и поставил перед собой.
— Эх, парень, дурья твоя голова! Но недаром сказал про тебя Никанор Иванович: косточка в нем рабочая, пролетарская, одумается. — Он положил на Митино плечо тяжелую руку и, пристально глядя ему в глаза, сказал: — Иди. И делай все, как вы там задумали. Чтоб комар носа не подточил. Остальное я беру на себя.
Митя почувствовал, как страшная тяжесть упала с его плеч. Впервые за много дней он смело взглянул в глаза другому человеку и облегченно улыбнулся в ответ на его слова.
Возвратившись домой, Митя сгреб в охапку удивленного Валерку и, шутливо погрозив ему кулаком, сказал:
— Ты у меня будешь человеком.
