О, я прекрасно вижу, какая борьба идет в ней. Положение-то ведь глупейшее. Ясно, что она не может не помнить, кто подарил конфеты. Запирательство только ухудшает дело, усиливает подозрения. Но, с другой стороны, назвать того человека тоже радости мало, я же понимаю.
— Ладно, Маргарита Павловна, — говорю я. — Подумайте. Может быть, вспомните. А пока вернемся к этой злополучной двери. Точнее, к тому, как ее открыли. Ключ-то ведь торчит сейчас в замке, если не ошибаюсь?
— Да… — еле слышно отвечает она, не поднимая глаз.
Я прошу Котова принести ключ и показываю его Маргарите Павловне.
— Этот самый?
— Да…
Ей уже все ясно, я же вижу. И пора все рассказать как есть, пора кончить эту глупую игру. Но она молчит. И тогда последнюю точку ставлю я сам. Мне это уже надоело, и потом впереди еще много работы, главной работы.
— Почему на этом ключе нет бирки с номером комнаты, Маргарита Павловна?
Она молча пожимает плечами.
— А потому, — резко говорю я, — что это запасной ключ. Тот ключ у вас украли. Не сами же вы его отдали? Так, я полагаю?
— Никому я ключ не отдавала, — неожиданно твердо произносит она и поднимает на меня глаза.
— А конфеты? — спрашиваю. — Насчет конфет вы ничего не вспомнили?
— Нет, — тем же тоном отвечает она. — Кто-то положил и ушел. Не помню кто.
— Ну а кто мог украсть у вас ключ, вы не догадываетесь?
— Нет, не догадываюсь.
Она ничем не хочет помочь нам и, конечно, ничем не собирается ухудшить свое и без того плохое положение. Все это понятно.
Я заканчиваю протокол допроса, даю ей подписать каждую страницу и отпускаю.
Мы продолжаем работать. Допрашиваем вторую горничную, третью. Беседуем с жильцами на этаже. Возвращается Авдеенко. Он повидался с швейцаром, с лифтерами. Я уже не смотрю на часы. Часы напоминают мне то, что должно было состояться и не состоялось. И еще всякие грустные последствия этого. Так что лучше на них не смотреть, на часы. За окном уже черно. Поздно, конечно. Мы давно перешли работать в кабинет администратора. И вообще порядком уже вымотались.
Наконец я объявляю, что на сегодня хватит. Кажется, сделали все, что возможно, все сведения, какие возможно, добыты. Договариваемся, что завтра утром я приеду к ребятам, проанализируем все данные, наметим план. Это дело вести им. В общем, не бог весть какое дело.
Честное слово, я первый раз смотрю на часы, только когда сажусь в троллейбус. Что касается домашних, то мое возвращение в половине первого ночи их нисколько не удивит. Тем более мама знает, что я на концерт пошел. Ох уж мне этот концерт! Все-таки по отношению к Светке это хамство, честное слово. В третий раз ведь! В конце концов, почему она должна страдать из-за меня! Был бы у нее кто-нибудь другой, она бы уже на всех концертах перебывала. Но при мысли о «другом» мне становится не по себе. Нет, надо жениться на Светке, пока не поздно. И баста. Мы, правда, условились, что сделаем это перед Новым годом. Но так долго ждать опасно. За это время, знаете, всякое может случиться. Вот поженимся, и тогда все. Я буду спокоен. Спокоен? Он, видите, будет спокоен! Он не читает газет, он не знает, что у нас на сто браков сорок два развода. Вполне достаточно, чтобы включить мой случай. В один прекрасный день я умчусь в командировку, не успев попрощаться, как это не раз бывало. И Светка подумает: есть в конце концов у нее муж или нет? А я в это время буду сидеть вечером где-то в чужом городе один в гостинице…
Но тут мои мысли делают вдруг странный зигзаг. Один в гостинице вечером… Вот так, один, сейчас сидит бедный Тарас Семенович Попийвода, кем-то обкраденный, без единой вещи, и мало того, кем-то глубоко оскорбленный, униженный. И между прочим, от меня немало зависит, чтобы это исправить. К тому же зацепочка, совсем маленькая зацепочка, все-таки, как мне кажется, проглядывает…
Утром я прежде всего докладываю обо всем нашему Кузьмичу. Но про зацепочку пока молчу. Надо все это еще раз продумать.
— Ты долго не задерживайся там, — ворчит Кузьмич. — Пусть дело сами ведут. За тобой вон магазин еще. Помни. И Колька Бык тоже не унялся. Вокруг этой компании работать надо. Если они что сотворят, ты в ответе, так и знай. И потом, чего ты тянешь со справкой по автобазе?
Я бодро заявляю, что все будет в порядке.
Мой оптимизм приводит к тому, что Кузьмич окончательно заводится. Он звонит в отделение и предупреждает, что я не приеду и чтобы ребята работали сами, а дело будет у него на контроле. Все Кузьмича знают и возражать, естественно, не решаются. Я тоже.
Молча отправляюсь к себе и по дороге обдумываю, как быстрее закруглить эту проклятую справку о раскрытой краже на автобазе.
И еще я прикидываю, как бы все-таки в течение дня выкроить часок и заскочить к ребятам в отделение. Кузьмич, конечно, об этом догадался, когда я молча вышел из его кабинета, и проводил меня весьма подозрительным взглядом.
Если бы Кузьмич знал, что нас ждет по этому делу с гостиницей, он бы меня пулей послал в отделение.
Подземный толчок происходит вечером, когда мы с Игорем приползаем наконец к себе в отдел и устало покуриваем на нашем продавленном диване. Раздается звонок. Я машинально смотрю на часы. Маленькая стрелка приближается к шести. Звонит Кузьмич.
— Это ты? — спрашивает он. Голос у Кузьмича странный. — А ну быстренько ко мне, — приказывает он.
Игорь провожает меня сочувственным взглядом.
Когда я вхожу, Кузьмич стоит у окна, и его плечистая, грузная фигура в несколько, правда, старомодном костюме выглядит тем не менее весьма внушительно на фоне темнеющего, фиолетового неба. Он энергично потирает ладонью свой седоватый ежик на макушке, что безошибочно свидетельствует о ею настроении, весьма как будто неважном. При звуке открываемой двери Кузьмич оборачивается и, хмурясь, отрывисто спрашивает:
— Был сегодня в том отделении?
— Не был, — с чистой совестью отвечаю я.
— Ну так вот. На их территории снова кража в гостинице, — сухо сообщает он. — В другой, конечно. Но, кажется, тем же способом. — Он называет гостиницу и прибавляет: — Отправляйся. Чтобы одна нога тут, другая там. Живо.
Секунду я, не двигаясь, соображаю, что к чему. Реакция у меня, вообще-то говоря, кажется, неплохая. Но на этот раз я все же не могу сразу переварить эту неожиданность. Потом довольно глупо спрашиваю:
— Опять, значит?
— Да, опять, — отвечает Кузьмич и не без сарказма, в свою очередь, спрашивает: — Надеюсь, сегодня ты в театр не собрался?
— Мне скоро вообще будет не с кем собираться, — сердито отвечаю я.
— Ну, ну, мы это как-нибудь поправим, — неожиданно смягчившись, обещает Кузьмич, как будто речь идет о незначительном недоразумении по службе.
— Буду весьма обязан, — не очень остроумно отвечаю я.
