— Так вот, — продолжает он. — Скажу вам то, чего еще никому не говорил, — и бросает иронический взгляд на сидящего в стороне Сашу Грачева. — В этом деле у меня был помощник, весьма ценный, кстати. — И вдруг, прерывая себя, спрашивает: — Почему вы не записываете?
— Запишу, — отвечаю я.
— Да уж, придется, — каким-то странным тоном подтверждает Мушанский. — Хотя вам этого записывать и не захочется. Потому что помощником моим была… Варя Глотова.
Он теперь не спускает с меня глаз. Но я уже взял себя в руки и внешне совершенно невозмутим. Мушанский явно неудовлетворен моей реакцией и нахально спрашивает:
— Вы не хотите вспомнить эту красавицу?
— Сейчас вопросы задаю я. Что сообщила вам Глотова о том гражданине?
— Глотова сообщила мне, — спокойно говорит Мушанский, — где остановился этот Иван Харитонович, сказала, что он набит деньгами, и посоветовала его… навестить.
— Вы подтверждаете свои первоначальные показания о том, что взяли там только две кофточки? — спрашиваю я.
И в тот же момент вспоминаю, что точно такую же кофточку я видел у Варвары.
— Конечно. После… инцидента с горничной я уже не имел времени.
— Что вы знаете об этом Иване Харитоновиче?
Мушанский издевательским тоном отвечает:
— Пардон. Я не собираюсь вам помогать. Ищите, ловите. Вам за это платят. Или, может быть, вы мне тоже заплатите? Тогда извольте. Тогда я готов. Сколько дадите? Из личной симпатии к вам сделаю скидку.
Да, он может себе позволить так разговаривать. Я же позволить себе этого не могу. Я не могу и не должен отвечать ему тем же.
Я навсегда запомнил случай, который произошел чуть не в первый месяц моей работы. Мы задержали бандита, который с ножом напал на женщину где-то в темном подъезде. И когда, еще разгоряченные, мы приступили к допросу этого грязного животного, тот харкнул мне в лицо. И я потерял самообладание. Ослепленный, полный отвращения и ненависти, я развернулся и ударил его. А потом кинулся к умывальнику. У меня дрожали руки и тошнота подступала к горлу. Через час меня вызвал Кузьмич и сказал примерно так: «Ты, парень, нам не годишься. Нервный. А главное, ни себя, ни нас не уважаешь. С кем ты вровень стал? До кого опустился? Да он теперь этот синяк, как орден, носить будет, он всем его будет показывать: вот вам милиция. Форменный позор. Я уж не говорю, что он теперь рта не раскроет. А нам надо через него на всю их шайку выйти. Словом, спасибо тебе. Иди в отдел кадров. Не подходишь ты нам». Вот так примерно сказал мне тогда Кузьмич. И добавил: «Поднять руку на человека, который ответить тебе не может, который в твоей власти, может только трус, подлец или дурак. Запомни это и ступай». И я запомнил. А что на следующий день было, мне до сих пор стыдно вспоминать. Как я просил Кузьмича, как ребята за меня просили…
Вот такой был случай. И потому Мушанскому на его издевательства я тем же ответить не могу.
И вообще мне некогда, у меня тысяча дел. Поэтому я заканчиваю допрос. Больше Мушанский уже ничего интересного не окажет. Думаю, он сам больше ничего не знает. Хотя и то, что он сказал, немаловажно. И главное здесь — Варвара.
Но еще важнее оказывается заключение экспертизы из научно-технического отдела. Восстановлен полный текст той записки. Он выглядит так, если при этом выделить угаданные мною места: «Приходи, посоветуемся. С этой СВОЛОЧЬЮ ОКОНЧАТЕЛЬНО надо рассчитаться, когда СОБЕРУТСЯ ВСЕ».
Вот так, не более и не менее.
Об этом я и докладываю в конце дня на совещании у Кузьмича. Здесь же присутствуют Игорь, Валя, Петя Шухмин и еще несколько сотрудников.
— М-да… — задумчиво произносит Кузьмич, когда я кончаю свой доклад. — М-да… Действительно, интересно все тут поворачивается. И пока темно.
Он достает из ящика стола начатую пачку сигарет, медленно вытаскивает одну, словно прикидывая, сколько он уже выкурил за день.
— Пятая, Федор Кузьмич, — говорит Петя Шухмин, щелкая зажигалкой.
— Ладно тебе, счетовод, — прикуривая, ворчит Кузьмич и, затянувшись, продолжает размышлять вслух: — Однако в этой темноте кое-что все же обрисовывается. Как считаете?
— Что верно, то верно, — говорю я. — Обрисовывается. Но дело это трудоемкое, Федор Кузьмич. Тут надо в принципе решить.
— В принципе? — усмехается Кузьмич. — Ну давайте сначала в принципе. Какие будут соображения?
Первым высказывается Петя Шухмин:
— Между прочим, нас никто не заставляет его искать, Николова этого. Тут и дела-то никакого не возбудишь, если на то пошло. Ничего человек не совершил, ничего не нарушил. Мотанул из гостиницы? Домой вовремя не вернулся? На бумажке чего-то считал? Ну и что? Какой тут, спрашивается, криминал? Да и записка, прочтенная экспертом, неизвестно еще кому принадлежит. И означать она может все что угодно. Это только Лосеву тут почему-то убийство мерещится. А намеки этого Мушанского вообще ничего не стоят.
Петя у нас реалист и прагматик, не верит ни в какие ощущения, чутье, интуицию и прочие иррациональные категории. Он всегда ставит вопрос ребром, ему все до конца должно быть ясно. Да или нет? Неопределенность его нервирует и всякие сомнения тоже. Им не место в работе. Иначе, по его мнению, будет хаос и всеобщая путаница.
— Так… — кивает Кузьмич. — У кого еще есть соображения? — И смотрит на Игоря. — Что скажешь, Откаленко?
Я настораживаюсь. Но Игорь, не поднимая глаз, цедит сквозь зубы:
— Согласен с Шухминым.
На Игоря это совсем не похоже. Что с ним происходит?
Кузьмич тоже недоволен, он хмурится и сердито сминает в пепельнице недокуренную сигарету. Потом поворачивается к Вале и коротко бросает:
— Давай ты, Денисов.
Валя невозмутимо пожимает плечами.
— Формальных оснований к розыску нет, конечно, — говорит он. — Кроме одного: нужен свидетель по шестой краже Мушанского. Но еще и подозрения есть. Тут Лосев прав. Если прикажете, можно заняться, Федор Кузьмич. Но можно вытянуть и пустой номер.
— Та-ак, — медленно произносит Кузьмич и трет ладонью макушку. — Пустой номер, говоришь…
— Не обязательно, — осторожно поправляет его Валя.
— Понятно, что не обязательно. А приказать, Денисов, это самое простое. Но дел у нас, как ты знаешь, и так невпроворот, конкретных дел.
— Федор Кузьмич, — не выдерживаю я. — Все-таки разрешите мне встретиться с Варей.
— Можно, — соглашается Кузьмич. — Даже нужно. Но вот эти города… — Он задумывается. — Повтори-ка, с кем он там разговаривал.
Не дают ему покоя эти города. И мне почему-то тоже.
Когда я кончаю читать Валину таблицу, Кузьмич некоторое время молчит, потом задумчиво произносит:
— Да, с Варей этой встретиться, конечно, надо. А вот ты, — обращается он к Вале, — все-таки, будь добр, выясни, что это за люди в тех городах. Может, они нашим товарищам там известны? С каждым из них, видимо, придется побеседовать о Николове. Осторожно, конечно.
