— Всегда вместе с Мухиным работали? — спрашиваю я.
— Ага…
— Не обманывал он тебя?
— Чего?! — изумляется Зинченко. — Больно ему надо.
— А почему вы с ним дома не ночевали, это ты понял?
— Чего ж тут понимать-то? Работали…
— Где?
— Где, где! На железной дороге — вот где.
— Каждую ночь?
— Ну… почти. Ой!..
Зинченко опять неудачно повернул голову. Морщась, он трет себе шею и заодно хитровато стреляет в меня рыжими глазами.
— А зачем надо было в сарае ночевать? — продолжаю я бить все в ту же точку. — Почему не дома?
— Федька позвал, я и пошел, — прикидывается простачком Зинченко. — Выпивка его была.
— А сам, значит, что заработаешь, все домой несешь? — улыбаюсь я. — Такой ты примерный, выходит?
— Это уж как когда, — ответно усмехается Зинченко.
Такой абстрактный разговор ему, конечно, больше по душе. Но я быстро возвращаю его на грешную землю:
— А про пистолет у него ты знал?
— Да что ты!.. — пугается Зинченко и даже машет на меня обеими руками.
— Да ни в жисть!..
— И что ищем мы вас, тоже, значит, не знал?
Голос мой твердеет, в нем уже нет ни искры добродушия.
— Да откуда мне знать-то?
— А ведь мы вас искали, Зинченко. Вы скрывались, а мы вас искали. И ты это знал, чего уж там говорить.
— Да ей-богу…
— Бога ты оставь в покое. Не веришь, так не поминай зря, а веришь, так побойся. Мы сейчас все выясним и без него. Так вот. Что ищут вас — это ты знал, иначе чего бы тебе столько дней дома не ночевать и вообще носа туда не казать? Зачем в сарае по ночам прятаться? Зачем просить, чтобы вещички тебе сестренка принесла? Выходит, боялся ты. Знал, что ищут тебя. А вот почему вас ищут, ты знал?
— Да ей-богу…
— Ну, вот опять!
— Да не знал я! — орет выведенный из себя Зинченко. — Тебе говорят!.. О-ой!..
Он с воплем хватается за шею. От боли у него даже слезы выступают на глазах. Отдышавшись, он добавляет:
— Ну говорю же, монету гнали. Подрабатывали на железной дороге. Ну, а потом, — он криво усмехается, не рискуя шевельнуть головой, — выпить охота была, с девками повозиться.
— А заодно и пистолетом побаловаться, да? — в тон ему добавляю я. — Пальнуть в кого.
— Да разве я знал, что у него… — запальчиво начинает было Зинченко.
Но я перебиваю его:
— Вот тут ты верно говоришь. Этого ты мог и не знать. И тут мы с тобой возвращаемся к началу. Выходит, все-таки обманывал тебя Федор? Ты и не знал, зачем он по ночам с пистолетом скрывается. Для выпивки да для девок пистолет не требуется. Так ведь?
— Ну, так… — неохотно соглашается Зинченко.
— И не такой ты дурак, Иван, чтобы не понимать, что пистолет — это дело серьезное, что это может кому-то жизни стоить. Согласен ты?
— Ясное дело.
— И Федор, между прочим, не такой дурак, чтобы ни за что ни про что из него по людям палить. Зачем же этот пистолет ему понадобился, как ты думаешь? Может, он бандитский налет какой задумал? Но один он на это не пошел бы. А ты его лучший друг, с тобой он…
— Ни-ни! Какой там налет! — вполне искренне пугается Зинченко. — И в мыслях не было, что ты!
— Что ж, он его так, для обороны, таскал? Да не таскал, а прятал, вот ведь что. В сарае прятал. Так ведь?
— Выходит, так, — соглашается Зинченко и, спохватившись, добавляет: — Только выстрелил он спьяну. Ей-богу, спьяну.
— Допустим. И пока это оставим. Давай теперь, Иван, вспоминать, — вздохнув, предлагаю я. — Чего такое вы с Федькой неделю назад сотворили? Или чего увидели однажды вечером, а?
— Ничего не увидели и ничего не сотворили, — угрюмо отвечает Зинченко, упершись взглядом в пол.
— Не помнишь, значит? Ну давай вместе вспоминать. Первый раз вы не пришли ночевать в ночь с понедельника на вторник.
— Мы и раньше…
— Про раньше оставь, — обрываю я его. — Раньше вы с пистолетом в сарае не ночевали. И Алешка предупреждать вас не бегал, что кто-то, мол, к Федьке пришел, кто-то Федьку ищет. Так вот, в ту самую ночь… Последний рейс у вас тогда получился поздно, часов в десять вечера вы приехали в продмаг номер семьсот три по адресу… — я называю адрес того магазина. — Это все водитель Слепков нам показал и завмаг тоже. Было это?
— Ну, было… — через силу соглашается Зинченко, не отрывая глаз от пола.
— Сверх всего получили вы от завмага бутылку и кое-какую закуску. Это тоже было?
— Ну…
— Куда же вы потом пошли?
— На Курский вокзал.
— Не-не. Бутылку-то вы сначала выпили, так?
— Ясное дело.
— Ну вот. Забрели вы на какую-то темную улочку. Да?
— Ага…
— Верно, Иван, верно. Вижу, ты меня не обманываешь. Потому что на этой улочке вагончик рабочий стоит, около стройки. Не заметил? И оттуда, из этого вагончика один парень вас видел, тебя и Федьку.
— Ну, и я его видел, — неожиданно объявляет Зинченко. — Длинный такой, в ушанке.
— Точно. Его Сергей зовут. Но это пока неважно. Пойдем дальше. Значит, выпили вы там эту бутылку. Что потом?
— Потом?..
Напряженная работа мысли отражается в маленьких рыжеватых его глазках, глубоко запрятанных в глазницах, под бровями, отчего временами и не уследишь за его быстрым взглядом. Но сейчас они сосредоточены и неподвижны. Словно Зинченко чувствует, как затягивается вокруг него петля, и пытается отыскать, разглядеть выход, лазейку, щелочку какую-нибудь.
— Потом?.. — повторяет Зинченко, и я улавливаю чуть заметное облегчение в его голосе. — Потом, значит, и поехали.
— А где вы ее выпили? — осторожно и многозначительно спрашиваю я. — Где именно? Где точно?
Зинченко рывком поднимает голову и впивается в меня взглядом. В нем откровенный страх, один только страх, и больше ничего. Он все понял.
— Точно?.. — хрипло переспрашивает он и осторожно откашливается, боясь неловко дернуть головой. — Я тебе вот что скажу, начальник. Точно будет, когда Федьку поймаете. А пока можешь мертвым меня отсюда вынести, я тебе все равно ничего не скажу. Так и знай.
И я чувствую, что он действительно больше не скажет ни слова. Поэтому, помолчав, я спокойно говорю, хотя это спокойствие дается мне совсем не просто:
— Хорошо, Иван. Федька скоро будет тут. Тогда мы с тобой снова встретимся. И я тебе твои слова напомню.
Сегодня вечером в Москву возвращается Петр Горбачев. Мы знаем, в каком поезде находится его вагон-ресторан, и внимательно вот уже вторые сутки следим за его продвижением к столице из Средней Азии. Следим мы, конечно, не только за движением самого поезда, а главным образом за поведением директора вагона-ресторана. По нашей просьбе работники уголовного розыска железнодорожной милиции, а когда требуется, то и крупных городов, мимо которых проходит поезд, внимательно наблюдают за Горбачевым и людьми, с которыми он в дороге общается. Нам уже известны кое-какие небезынтересные результаты этих наблюдений.
