— Это ко мне ты сейчас внимательность проявил, так что ли? — усмехнулся Лосев. — Прогнать решил?
— Так это ж согласно инструкции, — парень виновато вздохнул.
— Никакая инструкция грубость не предусматривает, — покачал головой Лосев. — По-разному попросить уйти можно. Согласен?
— Просить у нас не положено, — снисходительно усмехнулся парень. — Это если каждого просить, знаешь что будет? Но с тобой я, конечно, оплошал. Первый день у ворот стою.
— А вчера что делал?
— Я вообще-то грузчиком тут. На складе трудимся. А тут такое дело, дядю Мишу убили. Ну, заместо него временно и поставили.
— Вчера ты видел, как та машина грузилась?
— Да сам же и грузил, с Колькой Нефедовым.
— Кто же при машине был?
— Водитель, кто же еще. Знать бы. Я бы ему враз голову отвертел.
— Ну, а к нему ты внимательность проявил?
— Это он, гад, к нам проявил, — зло ответил парень. — Каждому на бутылку дал, чтобы, значит, быстрее грузили.
— Спешил, выходит?
— Ага. Далеко, говорит, ехать.
— А куда именно, не сказал?
— Нет. И нам-то ни к чему было.
— Что же ты в нем при своей внимательности заметил?
— Чего заметил? — парень задумался, потом широко улыбнулся. — Да ничего.
— Ну, а одет как был?
— Как одет? Телогреечка новая, черная. Кепка. Ну, брюки… Чего там еще может быть? Я вот так рассуждаю: испортился народ.
— Всякие люди есть, — покачал головой Лосев.
— Само собой, — охотно согласился парень. — Но… вот чего ему, гаду, нужно было, ты мне скажи? Зачем он старика-то порешил? И Женьку, вот. Такая девка. Я вокруг нее ходил, облизывался. Дыхнуть на нее боялся, если откровенно сказать. А он? Казнить таких надо, вот что я скажу. Законы-то у нас больно слабые, у кого хочешь спроси.
— Эх… — вздохнул Лосев. — Звать-то тебя как?
— Степан, по батюшке Родионович, по фамилии Завозин.
— Эх, Степан Родионович, — снова вздохнул Лосев, — законы у нас не слабые, а очень даже строгие. Их только выполнять надо.
— Ну, да, строгие, — презрительно хмыкнул Степан. — Человека, к примеру, порешил, а тебе шесть лет отвесят. Дело это?
— Так, ведь, шесть лет! Или восемь. И какой жизни.
— Э-э, — Степан махнул рукой. — Всюду люди живут. Всюду своя компания. Слушай! — он вдруг оживился. — А у того душегуба наколка на пальцах была.
Чудная такая наколка. На одном пальце восклицательный знак, на другом — вопросительный, на третьем — опять восклицательный, на четвертом — опять вопросительный. Я даже спросил, что это, мол, означает. А он, рожа, смеется, говорит: «Из этого вся жизнь состоит».
«Где же, спрашиваю, ты такую философию подхватил?».
«В одной академии, говорит. Отсюда ее за лесом не видно». Чуешь, зверюга какая?
— Да-а, — кивнул Лосев и снова спросил: — Ну, а как все случилось, ты не видел?
— Нет. Услали меня. Вот Колька, тот видел. В свидетели пошел.
— Ну, ладно, Степан Родионович, — Лосев улыбнулся и похлопал парня по плечу. — Бывай пока. Авось еще свидимся.
— Авось, — ответно и дружески улыбнулся Степан.
Простившись, Лосев прошел через распахнутые ворота во двор и направился к административному корпусу, по пути размышляя о парне, с которым только что познакомился. Неглупый и неплохой парень, хотя в голове у него полный набор самых расхожих и самых отсталых взглядов и представлений. А интересная, между прочим, наколка у того типа. Видимо, сидел в какой-то колонии, там и наколку сделал. Попадись теперь где-нибудь его пальчики, и личность может быть установлена сразу.
Только где же они теперь попадутся, вот вопрос.
Лосев подошел к нужной двери, толкнул ее и поднялся по темноватой лестнице на второй этаж.
Бухгалтерию он нашел быстро.
Через минуту Виталий уже сидел напротив миловидной черноволосой женщины с удивительно голубыми глазами, в ярко-красной кофточке, с ниткой красных бус на длинной и тонкой шее. Женщина казалась такой ухоженной, сытой и капризно-величественной, что было даже странно видеть ее в забитой столами и бумагами заводской бухгалтерии, а не в театре, например. Больше Виталий ей места нигде не нашел.
Звали женщину Маргарита Евсеевна. Возле ее стола собралось еще несколько работников бухгалтерии, несказанно встревоженных вчерашним ужасным происшествием. Все они немедленно побросали работу, как только узнали, что за посетитель пожаловал к ним. И приободренная их всеобщим вниманием и даже сочувствием, Маргарита Евсеевна самоуверенно и пренебрежительно сказала Лосеву после того, как он изложил причину своего визита:
— Я, молодой человек, знаю свое дело прекрасно.
Меня вообще учить не надо. Во всяком случае этому делу, — чуть лукаво добавила она.
И Виталий ответил, пожалуй излишне сердито и как бы насмешливо:
— Во-первых, я в данном случае для вас не молодой человек. А во-вторых, — язвительно продолжал Виталий, — я не собираюсь вас учить. Но вот попросить вас кое о чем придется, уж извините.
Маргарита Евсеевна небрежно пожала плечами.
— Что же вам угодно?
— Документы, по которым была отпущена эта самая лимонная кислота. Ведь остались же у вас какие-то документы?
— А как же иначе? — улыбнулась молодая женщина, обнажив ровные перламутровые зубы. — Вот, пожалуйста, товарно-транспортная накладная и доверенность фабрики на имя этого Борисова. Видите, все по форме, все печати и подписи на месте.
Она положила перед Виталием бумаги. Товарная накладная его мало интересовала, а вот доверенность Виталий внимательно изучил.
— Да, — наконец сказал он. — Доверенность на первый взгляд сомнений не вызывает, это верно.
— Ну, а на второй? — насмешливо осведомилась Маргарита Евсеевна.
— А на второй, если бы вы удосужились бросить на нее второй взгляд, возникают по крайней мере два вопроса. И у вас возникли бы.
— Вот как? Интересно даже, какие?
— Сейчас скажу. Но прежде хотелось бы знать: вы видели паспорт гражданина Борисова, держали его в руках?
— А как же. Держала и видела.
— Прекрасно. А как выглядит этот гражданин Борисов?
— Это имеет значение?
— Да, имеет.
В прекрасных глазах молодой женщины впервые мелькнуло беспокойство.
— Постараюсь вам его описать, — не очень уверенно сказала она. — Высокий, чуть, правда, пониже вас.
— Стройный. В красивом импортном сером пальто, в шляпе, тонкое лицо… Ну, симпатичное… — она поколебалась и добавила. — И улыбка симпатичная.
