Никита Рощин, кудлатый, худой и загорелый до черноты улыбчивый паренёк в светлых мятых брюках, в расстёгнутой голубой безрукавке и стоптанных сандалетах на босых ногах, со скучающе-рассеянным видом заядлого курортника лениво брёл в толпе отдыхающих по одной из аллей парка, имея целью гостиницу «Интурист».
Но Рощин лишь со стороны казался вялым, измученным жарой и бездельем. Хотя это состояние отнюдь не было напускным. Просто Рощин заставил себя на время расслабиться, даже отдохнуть, а заодно ещё раз обдумать полученное им неожиданное задание. Оно его здорово заботило: не так часто из далёкой столицы сам МУР обращался к ним со срочной и важной просьбой. К тому же у Рощина там были добрые друзья, которые не откажут в помощи.
Вообще надо сказать, что один из главных законов работы уголовного розыска — это взаимопомощь, чёткая, быстрая, энергичная, профессионально грамотная, только и обеспечивающая при современном бешеном темпе жизни, нынешних средствах связи, скоростном, прямо-таки сверхскоростном транспорте, а также бескрайних просторах страны успех в работе. А если судить совсем строго и по-деловому, то и средства связи, и транспорт в распоряжении такой оперативной службы, как уголовный розыск, должны быть на голову выше любых возможностей обычной системы обслуживания, которой может, между прочим, воспользоваться и любой скрывающийся преступник.
Однако главной силой в розыске была всё же не техника, а люди, от добросовестности которых, инициативы и опыта успех любого розыска зависел больше, чем от самой совершенной техники. Это Рощину и его товарищам-коллегам внушали и здесь, в Ялте, и по всей стране ежедневно на всех совещаниях, во всех приказах и инструкциях. Быстро, быстро, быстро, ещё быстрее, ещё добросовестнее, ещё, повторялось там на все лады. Однако мощная машина розыска в этой части нет-нет да и давала чувствительные сбои. Особенно в недавние годы, когда общая расхлябанность и безответственность, царившие в разных звеньях государственного аппарата, коснулись в конце концов и службы розыска. Отличие тут было лишь одно — при этом не вручались ордена и звёзды.
Что касается Никиты Рощина, то он больше всего боялся именно таких сбоев в работе. Ему казалось, что легче подвести самого себя, чем неведомого коллегу, который на тебя надеется. Цену такому сбою в собственном деле ты, по крайней мере, знаешь, но вот цену своей небрежности в чужом деле ты часто даже не можешь себе представить, она порой оказывается решающей и ведёт к провалу всего розыска, и тогда торжествует преступник, торжествует зло. И Рощин такие случаи знал. Ах, как подвели его недавно коллеги с далёкого Севера, небрежно проверившие указанные им объекты, как подвели! Они этого даже не могли себе представить.
Сегодняшнее поручение МУРа было, в общем, не из самых сложных, но всё же требовало некоторой находчивости и опыта. Ведь просто так подойти к дежурному администратору «Интуриста» или паспортистке и, представившись, попросить списки всех, кто останавливался в июне у них в гостинице, было бесполезно. Хотя фамилия девушки и была известна, но, скорей всего, номер был выдан только её спутнику, у которого есть какие-то знакомства в гостинице, или же, по его просьбе, только ей одной. Ведь молодые люди не были женаты и в один номер их поселить ни в коем случае не могли. Хотя, вообще-то говоря, они же взрослые и кому какое дело, кто с кем живёт, подумал Рощин. Он по опыту знал, что эти строгости никому не мешают, лишь толкают на всякие ухищрения и злоупотребления и осложняют работу милиции, вот как в данном случае. Впрочем, опираясь на имена и приметы, всё же можно было бы сравнительно легко установить эту пару и все данные по тому парню, что в первую очередь и интересовало МУР, если бы не одна дополнительная сложность. Установить эту пару следовало как можно незаметнее, чтобы не насторожить никого из персонала гостиницы. Ведь кто-то там знает того парня и может сообщить в Москву, что им интересуется милиция. Словом, поручение, как всегда, требовало опыта и добросовестности.
Однако план у Рощина был уже намечен, и он не ждал тут особых сложностей, как и его начальник, майор Савчук.
Никита зашёл в просторный и светлый вестибюль гостиницы, где вдоль одной из стен, за стеклянной перегородкой разместились всякого рода службы по приёму гостей. А по всему обширному вестибюлю в самом живописном беспорядке были расставлены удобные мягкие кресла возле низких столиков с цветами, кадки с причудливыми растениями, разместились небольшие бассейны, обложенные плоскими камнями, с тоненькими фонтанчиками посередине и, наконец, уйма всяких сувенирных, газетных и прочих киосков. В вестибюле царила обычная гостиничная суета и гул голосов, со всех сторон доносились смех и оживлённая, весёлая разноязыкая речь.
Рощин не спешил обращаться за всякого рода справками. Невольно сработала некая профессиональная привычка. Он выбрал место, с которого открывался максимальный обзор, и, сделав вид, что поджидает кого-то, и озабоченно взглянув на часы, опустился в кресло и стал неторопливо, на вид даже небрежно, наблюдать за окружающими, время от времени заглядывая в развёрнутую газету, которую держал в руках.
Очень разные люди попадали в поле его зрения. Большинство особого интереса не вызывало, мгновенно как бы раскрываясь перед Рощиным. О многих он догадывался, кто они такие, даже откуда приехали и что их сейчас занимает. И все это были, безусловно, честные люди с явно спокойной совестью. Удивительно, как Рощин стал точно это определять по самому ему порой непонятным приметам. Это уже был не особый какой-то анализ внешности, жестов, взглядов, произнесённых слов и тому подобное, это было некое мгновенное ощущение, незаметно вбиравшее все эти данные. Такое приходит не только с опытом, но и дано как бы природой, почему и говорят и говорили про Рощина, что сыщиком надо родиться.
Некоторые из мелькавших вокруг людей оставались для Рощина не совсем ясными. Разгадывать их было тоже по-своему интересно, хотя профессиональной настороженности при этом не возникало. Но вот кое-кто такую настороженность вызывал…
Вон, к примеру, тот юркий сутулый парень с приклеенной широкой улыбкой, в пёстрой, расстёгнутой до пояса рубашке, с металлическим крестиком на загорелой шее и в больших тёмных очках. Всё время трётся то возле одной группы иностранцев, то возле другой, весело заговаривает о чём-то, его то и дело узнают, здороваются, отводят в сторону. «Спекулянт, — подумал Рощин. — Мелкий спекулянт и фарцовщик, бездельник и сукин сын». А вон та девица… Тоже любопытно было понаблюдать за ней. Белый прозрачный платье-халат, под ним просвечивает голубой купальник, обрисовывая точёную фигурку, яркая и щедрая косметика на лукавом, оживлённом личике. И тоже бесчисленные знакомства, улыбки, откровенные, порой жадные взгляды, девушка просто расцветает под ними. Да, эта может оказаться замешанной в чём угодно. Вон ещё такая же девчонка. Вон ещё. Курорт рождает их непрерывно, словно из воздуха.
А вон ещё один интересный тип. Среднего роста, плотный, загорелый мужик лет так тридцати, пожалуй. На нём фирменные синие шорты, красная безрукавка навыпуск, мокрые, расчёсанные на аккуратный пробор чёрные глянцевые волосы, огромные очки закрывают пол-лица, широкое золотое кольцо-печатка на пальце. Вообще пальцы какие-то неприятные, цепкие. И глаза… Вот он снял на минуту очки. Плохие глаза, настороженные, недобрые. У него своя компания. Вон та женщина, кажется, с ним. Красивая и… знакомая. Да-да, конечно, это она. Интересно.
