Один из молодых людей, посланный учиться во Францию, вернулся оттуда типичным пижоном. Как тогда называли — петиметром. Разгуливал по городу, красуясь своим модным камзолом с кружевной отделкой, весь напомаженный, напудренный, в белых шелковых чулках, в лакированных туфлях. Увидел его Петр, остановил свою одноколку, на которой ехал в Адмиралтейство на работы, сошел, взял под руку молодого франта, стал расспрашивать про учение во Франции. Ведет он его по правую руку, там, где катится одноколка, брызгая грязью. Петру-то ничего, Петр в потрепанном своем серого сукна кафтане, шерстяных грубых чулках, в чиненых башмаках с железными пряжками, а у расфуфыры это нарядное платье, чулки, кружева — все чернеет от грязи, а Петр не отпускает его.
— Грубо и некрасиво, — определил профессор. — Тоже мне занятие для руководителя страны. Мелочился ваш любимец.
— Как считать, — задумчиво сказал Гераскин. — Факт мелкий, однако стал известен. Сохранился.
— И между прочим, даже на моих учеников производил впечатление. Один мальчик нарисовал, и неплохо, как идет царь, а рядом роскошно одетый паренек, так сказать, контраст пышности и скромности. Современников это тоже восхищало. Следующий раз на Европу произведет то же сильное впечатление серый походный сюртук Наполеона.
Профессор же не преминул напомнить защитный френч Сталина и такой же Мао Цзэдуна.
…Путешествуя по Европе, Петр насмотрелся на придворную жизнь больших и малых государей. Хотели они того или нет, штат придворных занят был их возвеличиванием. Для этого требовалось великое множество людей и средств. Пышные охоты, балы, выезды, наряды, дворцы — они опустошали казну. С этим не считались.
Образцом для всех европейских дворов был культ «короля-солнца» Людовика XIV. Обставлен он был множеством церемоний. С утра, начиная от королевского пробуждения, раззолоченная, напудренная знать священнодействовала вокруг августейшей особы, вплоть до отхода его ко сну. Придворные в приемной ждут, когда двери спальни распахнутся. Король проснулся. Сперва впускают принцев и принцесс, за ними входят врачи: лейб-медик, лейб-хирург. Потом начинается Большой выход — камергер, гардеробщик, герцоги, камер-юнкеры, парикмахеры…
Кто-то из них допущен умывать — король протягивает руку над золоченым блюдом, ему поливают винный спирт. Он читает молитву, встает, камергеру доверено облачить его в халат. Король идет к креслу. В зал входят придворные, чтобы нарядить его. Снимают ночную рубаху, приносят свежую сорочку, чулки, туфли. На каждый предмет положен свой чин — полный список придворных, обслуживающих государя, занимал семьсот страниц! Прием лекарств, прием пищи, сиденье на горшке, то есть на стульчаке, — все было обставлено церемониями, совершалось публично. Людовик XIV себя боготворил и поддерживал эту религию в обществе. Он был, по выражению русского историка, творцом собственного культа и своим первым поклонником: «Нация во Франции, — наставлял он наследника, — не составляет самостоятельного тела, она (т. е. Франция) целиком заключается в особе короля».
Будучи на лечебных источниках неподалеку от Карлсбада, Петр получил приглашение от местной княжеской семьи. Хозяева привезли его в свой замок, где ждал обильный обед. Продолжался он долго, так что государь истомился. После обеда его повели осматривать замок. Государь с любопытством его обошел. Хозяева спросили, как ему понравились их владения. Здание великолепно, сказал государь, но есть один недостаток.
— Какой? — тотчас забеспокоился князь.
— Слишком велика кухня, — ответил Петр.
Подражать ни французскому монарху, ни немецким курфюрстам Петр не собирался. Его упрекают в насаждении западных порядков, он же на самом деле бросил вызов европейским дворам, отвергая культовые церемониалы, всеудушающие обычаи монархической Европы. Одновременно он разрушал и традиции русского царского двора.
— Зачем?
— Затем, чтобы сберечь казну. Деньги нужны были на дело. Прежние обычаи связывали его по рукам и ногам. То, что он стриг бороды у бояр, это ерунда, молодежь, кстати, приветствовала новый европейский облик. И одежду. Серьезней была революция в придворной жизни. Возьмите штатные расписания царского двора. Чего стоила огромная охота — псари, доезжачие, егеря — он их всех ликвидировал. Не с Европы брал пример, сам делал — сократил ключников, стремянных, стольников — такое сокращение штатов произвел, какого после него уже не бывало. Тысячу с лишним бездельников заменил несколькими денщиками и слугами. Имелось три тысячи лошадей для выездов. Да плюс четыре тысячи рабочих лошадей. Все это он сократил до минимума. В его обслуге остались один камердинер и шесть денщиков. По двое у него дежурили. Денщики были и за адъютантов, и за курьеров, и за секретарей. Он их держал за гайдуков и тех, кто на запятках ездит, да еще подушками служили. Когда в дороге сон сморит, он голову клал денщику на живот, чтобы лежать спокойнее. Людей он ценил по работе. И себя также по работе.
— То есть? Он царь, — сказал профессор. — Цени не цени, все царем останется.
— А он себе установил служебные звания. Армейские и морские.
— И что с того?
— Однажды на флоте освободилось вице-адмиральское место. Петр подал на конкурс. Были тогда уже конкурсы. Он в то время имел чин контр-адмирала. Дослужился. В сущности, он прошел одну за другой почти все должности на флоте. И теперь, по всем правилам, подал свои документы. Как и другие претенденты. Начинал чуть ли не юнгой у капитана Муса, да так ретиво, что страшно перепугал того. Этот Мус никак не мог принять всерьез, что царь действительно будет служить юнгой, и шутки ради приказал ему сделать узел на верхушке мачты. Петр, не раздумывая, бросился исполнять приказание. Дул сильный ветер. Капитан закричал, чтобы Петр немедленно спускался. Петр сделал узел, спустился и успокоил капитана. Иностранцы не могли понять, что царь способен служить матросом или, например, бомбардиром, причем по всем правилам. Все исполнялось всерьез, без поблажек. Петр описал в своем прошении все свои заслуги — участие в морских походах, сражения, написание военно-морских регламентов, кораблестроительные дела. Заслуг, кстати, набралось немало, он вполне смел рассчитывать на вакантное место вице-адмирала. Имел на то все основания.
Как происходило обсуждение в Адмиралтейств-коллегии, неизвестно, решение было — отдать вакантное место другому претенденту, контр-адмиралу, который дольше Петра служил на флоте. Что касается контр-адмирала Петра Алексеева, он получил учтиво-утешительный ответ: оказанные услуги флоту коллегия признает и уверена, что Петр Алексеев и впредь будет стараться и сможет надеяться на повышение при первом удобном случае.
Итоги конкурса нас развеселили. Прежде всего спросили, что Петр сделал с этой коллегией. Не может быть, чтобы так просто проглотил и утерся. Конечно, все понимали, что именно в этом соль истории, а все равно спрашивали, не могли удержаться, и более всех изумлялся Антон Осипович.
— Так и огласили — отказать? Не согласовав? Как же Петр не разогнал их. Как они посмели? Ничего себе… Ведь это удар по престижу. Царю отказали!
