Под орущее радио Магда шепнула, что начинаются аресты. Он не отозвался, застыл, держа туфли в руках. “Аресты”, – бормотал он удивленно. Туфли упали, Магда потянула его за отвороты пальто – нечего притворяться, еще позавчера ему было все известно…
Вдруг музыка оборвалась, и там, вдали, перед микрофоном сдавленно задышали люди. Шорох, шепот… А потом – хриплый голос диктора: правительственное сообщение, арест группы заговорщиков, пособники американского империализма во главе со Сланским… Далее следовал перечень, фамилия за фамилией, выбывающих из жизни.
Так вот что это было! Раскинув руки, Джо повалился на диван. Разумеется, он знал, давно знал, что так и будет, так им и надо, это она, Магда, не поверила ему. А могла бы предупредить своих боссов, своих бесов, всю эту шайку-лейку. Она отстранилась опасливо, словно перед ней оказался дьявол с рогами, с запахом серы, а Джо, виляя хвостом, понесся по квартире, отбивая дробь копытцами, славя справедливость – раскусили-таки этих подонков, фашистскую мразь! Он пинал казенный шкаф, казенные стулья “из ихних складов”, казенный стол, четвероногих соглядатаев, наверняка утыканных микрофонами, и в этот балетный абажурчик вставлен жучок, и Магде куда-нибудь вставили эту штуковину. Он не щадил ее, не щадил и Карела Голана, которому тут же позвонил – слыхали, пан профессор, каковы ваши рыцари революции, ее доблестные щиты, ее охранники, эти предатели, продажные душонки, стоило ли из-за них так долго ходить с мокрыми штанами! Слава богу, избавились, поздравляю, наконец-то вы свободны… Голан испуганно откликнулся, голос его дребезжал, будто там, в трубке, что-то сломалось:
— Для нас с вами ничего не изменится. Мы просто перейдем к новым владельцам.
Ерунда, партия исправит нарушения, которые не соответствовали социализму. Выявлены виновники, “мы же с вами этому способствовали”, письмо, переданное пану профессору, “ляжет на весы правосудия”, “мы реально помогли, практически помогли (Джо великодушно присоединил к себе и своего шефа) найти преступников, палачей…”. Примерно в этом месте он споткнулся о слова Голана: письмо-де никуда не передано, так и лежит, не на весах правосудия, а перед ним на столе.
— Ох, подвели вы меня, шеф. Такую возможность упустить! (Сукин ты сын, трус пучеглазый!) Не поверили, вот и получайте, вместо того чтобы в героях ходить! (Останешься засранцем, поддавалой.)
— Да, дорогой Джо, как это ни печально, но Карел Голан, член четырех академий, почетный доктор Венского университета, почетный член Академии наук Советского Союза и прочая, не осмелился. Смешно?
— Не очень…
Джо никогда не позволял себе попусту досадовать: с потерями надлежит мириться быстро и легко.
— Все равно палачи получат по заслугам! — провозгласил он, чтобы успокоить Голана, и тут же получил ехидный вопрос: откуда… известно, кто палач, а кто жертва? Не превратятся ли потом палачи в жертвы?.. Ах, сообщения! Значит, до суда, без суда все всем ясно и можно требовать смертной казни.
— Я не требую, — пробормотал Джо.
Но Голан удалялся в будущее, откуда нынешнее разоблачение может перевернуться и оказаться подделкой. А что, если с годами выяснится: кому-то потребовался заговор, нужны были шпионы, и новая порция ненависти, и новые внутренние враги, так же как это делают сейчас в Штатах?
Последнее соображение ошеломило Джо, такое сравнение не приходило ему в голову.
— Внутренний враг – полезнее наружного. Для политиков, — произнес Голан напрямую, без всяких оговорок. Что-то с ним стряслось, если он решил говорить по телефону не остерегаясь.
На всякий случай Джо изругал политиков с их грязными комбинациями. Такой ученый, как Карел Голан, выше всех этих паразитов. Его биография – это его библиография, его имя не зависит от политики.
— Наука, наука… — пренебрежительно повторял Голан. — Из нее сделали горничную. Нет, денщика для генерала. Из нее вынули божественную идею. Чему служит наша наука?
Не ожидая ответа, он признался, что уступал и уступал им, пытаясь найти какое-то равновесие выгоды. Лгал, выступал с холуйскими речами, оправдывал мерзости. Взамен получал для лаборатории привилегии, хороший бюджет… “Никто не знает, чего это стоило” – последняя эта фраза особо запомнилась Джо. Научный авторитет Галана возрастал, он продавал его все дороже.
Холодно, отрешенно анализировал Голан историю своего самопожертвования. Он считал, что получает больше, чем жертвует…
— Послушайте, Карел, с чего это вы вдруг стали считать?
— Они разрушили меня.
— Как это?
— Раз-ру-шили, — повторил Голан. — И вас будут разрушать. У нее много голов, у этой гидры. Есть хамы, есть садисты, есть льстецы, но все это обличия дьявола, имейте в виду.
Странно было слышать такое от всегда уклончиво-осторожного, запуганного Голана, как будто с него сняли все ограничители. Но даже в тот момент Джо не усомнился в его нормальности. Потом, восстанавливая в памяти этот разговор, он сообразил, что Голан излагал хорошо обдуманные вещи.
— Наверное, вы видели чумные столбы на наших площадях. В память об избавлении от чумы. Так вот, у нас чума.
Джо никак не удавалось увести его мысли в иную сторону.
— Чуму разносят крысы, — говорил Голан. — Чуму не лечат, от нее бегут!
— Боже мой, Голан, что с вами, я не узнаю вас.
— Они уверены, что всесильны. А это так просто опровергнуть… Никогда не думал, что это так просто.
Как установило следствие, спустя полтора часа после их разговора Голан покончил с собой. Вышел на балкон своей квартиры на пятом этаже и бросился вниз. Скончался, не приходя в сознание, в машине “скорой помощи”. Перед смертью написал письмо своим сотрудникам и короткую записку родным. Содержание письма осталось неизвестным, его изъяли следственные органы в присутствии сестры покойного вместе с другими бумагами.
Следователь, молодой, вкрадчиво-любезный, прилизанный, похожий на вышколенного официанта, объявил Джо:
— Вы в сюжете.
Попросил рассказать о телефонном разговоре с К. Голаном. Выслушав, посочувствовал:
— Обидно, что он не передал ваше письмо. Это ведь был ваш гражданский подвиг. Вы имели полное право возмутиться. Дорога ложка к обеду. Он ведь с вами считался?.. Не могли ли на него подействовать ваши упреки? Знаете, как это бывает, — еще одна соломинка, и все, хребет сломался. Последний толчок. О нет, вы и предположить не могли, ваша непричастность очевидна. Но у вас не было никаких подозрений? Или предчувствия?
Джо прошибло жаром – как же не почувствовал? Он должен был почувствовать! Ведь был сигнал, пусть и слабый…
Следователь впился в него глазами.
— Вспоминайте, вспоминайте!
— Пошел ты знаешь куда! — рявкнул Джо по-английски в лучших традициях старого Бруклина.
— Не хотите вы нам помочь, — удрученно сказал следователь. — В своем письме Голан кается, что не выполнил вашей просьбы. Считает, что после его смерти послание ваше передадут властям. Выходит, принял близко к сердцу ваши упреки… В каком-то смысле, если смотреть объективно, его самоубийство пошло вам на пользу.
