За эти дни в наш лагерь не раз приезжали гости, но Пиппа не обращала на них внимания или попросту уходила. Она признавала только Локаля и меня; но если раньше она была с нами очень ласкова, то теперь иногда проявляла агрессивность, грызла пол моей палатки и покусывала меня за ноги. Ясно, что она была раздражена и искала, на ком сорвать злость. После наступления темноты она всегда уходила из лагеря. Я вполне понимала, почему ей не хочется оставаться в лагере на ночь: последнее время Торопливый Лев повадился бродить вокруг. Однажды ночью он разгуливал между нашими палатками больше часа и пыхтел так громко, что мне показалось, что он вот-вот вломится ко мне. Наконец какие-то львы ответили на его призывы и отвлекли его от нас.
20 октября в полночь меня разбудил звук машины: в ней сидел Джордж с Угасом. Оба измотались после девятичасовой дороги, и пока мы праздновали прибытие Угаса за чашкой кофе, чтобы согреть Джорджа, он сказал мне, что Угаса отпустили только на три дня. Это испытательный срок, и, если за это время он проявит свой «опасный» характер, его сошлют в зоопа рк в Уи пснейд. Поведав мне эти новости, Джордж перешел с кофе на виски и, подмигнув мне, заявил, что У гас остался таким же добродушным существом, каким мы его знали, и ему эта опасность не грозит. И действительно, он уже терся о решетку, чтобы лизнуть мне руку, хотя долгая тряская дорога вполне могла испортить ему настроение. Позднее оба они уехали в лагерь Джорджа.
Примерно в это же время директор Управления национальных парков, Мервин Кови, прилетел посмотреть заповедник. Нам всем очень хотелось, чтобы заповедник был передан в ведение Управления национальных парков. Этот день омрачила гибель жирафа: рано утром нам сообщили, что животное увязло в болоте, но, когда мы подоспели с веревками, блоками и лебедкой, было уже поздно. Я очень люблю сетчатых жирафов, и, когда я увидела, что животное лежит на боку с мордой, погруженной в воду, мне показалось, будто умер мой близкий друг.
Наступила жара, которая особенно чувствовалась в лагере, защищенном от ветра. Из-за этого у меня снова разболелись почки. Я так отекла, что стала похожа на рекламу автомобильных шин. И Пиппа тоже чувствовала себя здесь неважно. Мы поговорили с директором парка, и он предложил нам перебраться в Кенмер-Лодж, где в одном из домиков жить будет гораздо удобней. Для Пиппы это тоже будет лучше, потому что почти все гепарды заповедника живут как раз в той местности и она сможет найти новых друзей. Наконец, он выразил надежду, что я помогу привести в порядок жилой дом, который сильно обветшал после отъезда управляющего.
Кенмер был построен для леди Кенмер как частная резиденция, за которой следил управляющий. Это было прелестное место, где деревянные хижины располагались вокруг главного дома, в котором была просторная столовая с гостиной и большая веранда. Отсюда гости могли смотреть на Ройоверу, одну из пяти крупных рек заповедника, которая протекала внизу среди живописных скал. В ее глубоких заводях было полно рыбы и крокодилов. Перед домом был устроен плавательный бассейн, окруженный тщательно подстриженным газоном и яркими цветочными клумбами. Группа акаций защищала бассейн от солнца. Недавно это имение поступило в продажу и было куплено на деньги, собранные в Америке моей приятельницей Алоизой Бокер, с тем чтобы передать их правлению заповедника Меру. Пока решалась судьба заповедника, имение служило охотничьим домом, где посетители получали все, кроме питания. За рекой была посадочная площадка, связанная с имением асфальтированной дорожкой, которая вела к одной из главных дорог парка, — сам Кенмер расположен в тупике.
Мы укладывали вещи, предвкушая более комфортабельную жизнь в доме, до которого было всего лишь одиннадцать миль. В этот последний вечер в лагере я сидела и смотрела на Пиппу при свете луны. Она казалась такой счастливой, и как чудесно она приспособилась к новой вольной жизни! А меня теперь начинало грызть беспокойство — мне предстояло взять ее в гостиницу, где она неминуемо превратится в приманку для туристов, и все, что она до сих пор приобрела, может быть потеряно. На следующее утро я уговорила директора разрешить нам разбить лагерь в двух милях от гостиницы. Вскоре мы отыскали идеальное место для лагеря возле маленькой речушки Васоронги. В этом месте через нее как мост было перекинуто поваленное дерево, и можно было легко перебраться на равнину за рекой. Несколько больших деревьев давали густую тень. В какой-нибудь сотне ярдов выше по течению в Васоронги впадает Мулика, но теперь, в жаркий сезон, она высохла, так и не добравшись сюда от болота Пиппы. Многочисленные следы на песчаном берегу и среди прибрежной растительности показывали, что это место служит для отдыха многим животным. Через две мили Васоронги впадает в Ройоверу, которая ограничивает равнину, расположенную за рекой.
Единственным недостатком этого прекрасного во всех отношениях места была близость дороги, связывающей Скалу Леопарда с Кенмером; она проходила всего в трехстах ярдах от нас, но я надеялась, что нам удастся обеспечить себе относительный покой, если мы поставим все палатки «спиной» к дороге. Позднее я с той же целью водрузила два щита с надписями: «Экспериментальный лагерь — вход воспрещен». Наши палатки размещались под сенью двух величественных тамариндов; но их отполированные стволы, к сожалению, говорили нам, что не мы первые освоили это место. Пиппа влезала на деревья и наблюдала с высоты, как мы строим для нее небольшой вольер возле моей палатки, чтобы он служил ей убежищем по ночам, пока она не привыкнет к новой обстановке. Когда все было готово, она спустилась вниз, перебралась по упавшему стволу через Васоронги и исчезла на равнине. Мы пошли за ней и увидели, что она лежит на высокой ветке акации, опустив голову на передние лапы, и наблюдает за несколькими конгони. Солнце уже садилось, и я поторопилась поместить ее в вольер. Мне удалось заманить ее внутрь, но она в мгновение ока взобралась по сетке и очутилась на свободе. На ночь она устроилась возле моей кровати, но на рассвете исчезла. Мы пошли по следу и нашли ее на термитнике возле Кенмер-Лоджа — она наблюдала за козами, которых мы привезли с собой в качестве аварийного запаса мяса. Их пасла старшая жена Локаля.
Мне удалось отвлечь Пиппу: окликнув ее, я быстро пошла по звериной тропе, густо испещренной следами разных животных, Пиппу очень заинтересовали запахи, и, принюхиваясь, она медленно шла за мной до самого водопоя. Перед речкой мы пересекли выход известняка, спускавшийся небольшим обрывчиком к воде. Пиппа обследовала это место и, грациозно прыгая с островка на островок, добралась до зарослей камыша. Она чувствовала себя в своей стихии. Потом она бросилась на землю рядом со мной и громко замурлыкала. Нельзя было не разделять ее чудесного настроения.
Некоторое время мы просидели в тишине, а потом появился молотоглав. Совершенно неподвижно, склонив свою похожую на молоток головку, он смотрел в воду, молниеносно выхватывал оттуда мелкую рыбешку, легко переступал через камни и повторял эту процедуру. Тем временем появилась цапля голиаф и тоже принялась рыбачить. Потешный молотоглав был самым маленьким из местных аистов, зато голиаф, элегантный, в голубовато-сером наряде, был самой красивой и крупной из обитающих здесь цапель. Рябки стайкой сели у воды и долго пили; к ним присоединились голуби, которые быстро искупались в песке, прежде чем напиться. Пиппа наблюдала за всеми, полузакрыв глаза. Она слишком удобно устроилась, чтобы заниматься охотой.
