Тане вдруг захотелось поскорее вернуться к себе и написать о
своих ощущениях. Это было какое-то роскошное посвящение, и Таня стояла,
безмолвно восхищаясь окружающими ее людьми. Она не услышала, как Дуглас подошел
к ней, – просто вдруг заметила, что он стоит рядом и улыбается. На Тане
была белая шелковая блузка, джинсы и золотистые сандалии на низком каблуке – и
золотистая сумочка к ним. Таня купила все это вчера, по дороге в гостиницу.
Таня последовала совету Дугласа и надела джинсы, и теперь была рада этому.
Дуглас же был одет в безукоризненные свободные брюки из серой фланели, в
элегантную белую рубашку, сшитую на заказ в Париже, и мягкие туфли из
крокодиловой кожи от «Гермеса».
– Все идет прекрасно – просто лучше быть не может, ведь
правда? – бархатным голосом поинтересовался он. Таня скорее догадалась,
что говорил Дуглас, чем услышала его слова. Таня не могла разобраться в себе,
не могла понять, почему всякий раз, как она его слышала или он оказывался
рядом, ее одновременно и влекло к нему, и что-то отталкивало. Это была какая-то
странная ситуация – она как будто и хотела быть ближе к нему, и знала, что не должна
допустить этого. Дуглас был словно египетская гробница, полная потрясающих
сокровищ, но на сокровищах лежало древнее проклятие, не подпускающее никого
близко.
Дуглас взглянул Тане в глаза, и на мгновение улыбка осветила
его лицо. Он явно восхищался ею, но предпочел ничего не говорить. Да в этом и
не было необходимости. Его взгляд все сказал Тане. Дуглас заговорил с ней
негромко, словно с давней знакомой. Тане казалось, будто она безвольно стоит
перед ним раздетая. Но тут Дуглас наконец отвел взгляд. В эту минуту Таня
решила, что не даст больше Дугласу смутить себя. Она сказала себе, что в
Дугласе нет ничего такого, что могло бы заставить ее подчиниться. Он не сможет
взять больше, чем она захочет дать. Во всяком случае, так считала Таня. Он
всего лишь мужчина, а не господь бог. Продюсер. Человек, который переносит
истории и сценарии, написанные другими, на экран.
– Ну как, познакомились со всеми? –
поинтересовался Дуглас. Он вел себя как гостеприимный хозяин – хотел, чтобы все
гости были довольны, и в особенности Таня, поскольку это был ее первый выход в
свет. Благодаря заботе Макса Таня перезнакомилась с большинством приглашенных
для съемок актеров, за исключением Нэда Брайта, которого постоянно окружали
красивые молодые женщины. Они пришли в сопровождении мужчин, но Брайт
моментально стал для них центром притяжения. Брайт считался самым сексуальным
из молодых звезд-мужчин, и причину этого понять было нетрудно. Он был обаятелен
и необычайно красив. Собравшиеся вокруг него красавицы то и дело заливались смехом.
– Да, – ответила Таня, глядя Дугласу в глаза. Она
твердо решила не подпадать под его влияние и не показывать ему своего
смущения. – Мне нравится ваша коллекция. Маленький музей, – добавила
Таня, заметив в гостиной за бассейном еще одно знаменитое полотно, эффектно
освещенное. Эта гостиная служила музыкальной комнатой – там Дуглас играл на
фортепьяно. В детстве и юности он учился на пианиста и до сих пор любил
музицировать и для собственного удовольствия, и для близких друзей.
Таня слышала или где-то читала, что в юности он подавал
большие надежды.
– Надеюсь, все-таки не музей. Это было бы очень
печально – все равно что смотреть на животных в зоопарке, а не в их
естественной среде обитания. Мне хотелось, чтобы люди чувствовали себя уютно
рядом с произведениями искусства, а не любовались на них отстраненно, пусть и с
восхищением. Живя в окружении этих картин – моих добрых друзей, невозможно
смотреть на них как на чужаков. Все мои картины – мои давние и верные друзья.
Это был интересный и оригинальный подход. Когда Дуглас
сказал об этом, Таня рассматривала картину Моне, висящую в музыкальной комнате.
Подсветка наполняла полотно жизнью, казалось, легкая зыбь пробегает по воде,
едва заметно шевелятся стебли растений. А люди, оживленно переговаривающиеся и окружившие
бассейн, казалось, были естественно вписаны в этот пейзаж. Шампанское текло
рекой и делало свое дело. Гости были раскованны и оживленны и казались
счастливыми, как и сам хозяин. Тут, в привычном окружении, он, похоже,
чувствовал себя куда более комфортно, чем в «Поло Лаундж». Дома Дуглас был сама
любезность, он полностью контролировал обстановку, и это давало ему и
удовлетворение, и уверенность. Ничто не ускользало от его внимания. Он не
упускал из виду ни одного человека и ни одной детали. Несколько минут спустя,
когда Дуглас рассказывал Тане об антикварных вещах, которые он приобрел в
Европе, к ним присоединился Макс. Дуглас как раз говорил о том, что несколько
месяцев назад отыскал в Дании и Голландии несколько настоящих шедевров, в
особенности поразительный датский письменный стол, – и указал на него.
– Хорошо, что мы не потащили всю эту компанию ко
мне, – сказал Макс, расхохотавшись. Он, с его круглым животиком, лысиной и
бородой, был удивительно похож на сказочного гнома, в то время как Дуглас походил
на кинозвезду. Таня где-то вычитала, что Дуглас в свое время намеревался стать
актером, но так и не рискнул попробовать. Ему куда больше понравилась роль
продюсера. Так он мог организовывать и контролировать весь процесс, он был
хозяином своих фильмов, совсем как в сказке о Пиноккио директор кукольного
театра был полновластным хозяином своих кукол. Макс напоминал Тане доброго папу
Карло.
Услышав эту реплику Макса, Дуглас рассмеялся.
– Да, получилось бы нечто совсем иное, – признал
он, а Макс объяснил Тане:
– Я живу на Голливуд-Хиллз в доме, который похож скорее
на хлев, и, возможно, именно хлев там и стоило бы устроить. Диваны у меня
накрыты лошадиными попонами, кофейный столик заставлен тарелками с едой
двухнедельной давности из всяких забегаловок, а мой пылесос забрала моя бывшая
жена, когда уходила от меня четырнадцать лет назад, и с тех пор я так и не
собрался купить новый, поскольку был слишком занят. На стенах у меня висят
постеры с моими фильмами. Самый ценный предмет антиквариата у меня в доме – это
мой телевизор. Он у меня с девяносто восьмого года. Я заплатил за него кучу
денег, а все остальное получил почти задарма из «Гудвилла». Так что моя конура
малость отличается от дома Дугласа, – сказал Макс без тени сожаления или
попытки оправдаться, и все трое рассмеялись. Макс любил свой дом, в доме
Дугласа он чувствовал себя неуютно, хотя и отдавал должное его вкусу и
раритетам. – Надо бы мне как-нибудь найти себе новую уборщицу. Мою прежнюю
домработницу выслали из страны, а жаль, мне она очень нравилась. Она
замечательно готовила и играла в карты. А теперь у меня дома валяются комья
пыли размером с мою собаку.
Макс объяснил, что у него живет датский дог Гарри, его
лучший друг. Он обещал познакомить с ним Таню на съемочной площадке. Гарри
всегда был рядом с Максом, даже на съемках. На нем не было ни ошейника, ни
поводка. Макс не надевал их на пса, чтобы волочащийся конец не мешал
звукооператору, да к тому же они Гарри и не были нужны – он был превосходно
выдрессирован.
– Он везде со мной. Разносчики еды часто его
подкармливают. Когда мы не снимаем, Гарри впадает в депрессию и худеет, хотя
для него это не смертельно, как видите, – улыбнулся Макс и добавил, что
пес весит около двухсот фунтов.
