Однако это была не Татьяна, хотя часы показывали начало девятого, а это был Дема Токарев собственной персоной, и он был так пьян, словно с позавчерашнего дня не вылезал из-за стола. Он был так пьян, что производил впечатление трезвого и глубоко задумавшегося человека.
— Извини, что без уведомления, — сказал он, удачно перевалившись через порог. — Но я у тебя куртку забыл.
— Ничего ты не забыл. Проваливай. Я не один.
— У тебя бабешка?
Глумливая ухмылка на толстой пьяной роже напоминала пузырек масла на подгоревшем блине.
— Не бабешка, а Наденька Селиверстова. Мы обсуждаем важное дело. Ты помешаешь.
— У тебя Надька? — удивился он. — Это не по-дружески, нехорошо, брат. Раньше за тобой такого не водилось.
С неожиданной для его состояния резвостью он рванулся на кухню, но я успел перехватить его поперек туловища и, задохнувшись от невероятного усилия, перетолкал эту тушу в комнату. Дема возмущенно что-то бормотал, упирался, грозил двинуть в ухо, но потом рухнул и по-свинячьи захихикал.
— Переборщил, брат. Замахнулся на святое. Сашкина жена! Да как тебе в голову пришло. Тащи сюда немедленно водки и закуски.
— Чего тебя принесло? Кто тебя звал?
Дема заметил наставительно:
— Человек, который заводит шашни с женой друга, достоин общественного порицания. Уж на что я бабник, а на такое не способен. Для меня жена друга все равно что икона. Как ты мог на это решиться, брат? Саша обидится и будет прав.
Дема еле ворочал языком, и я подумал, что, пожалуй, стакан водки свалит его с ног.
— Принесу выпить с условием, что поспишь.
— Избавляешься от свидетелей? Ты меня обязан теперь каждый день поить. Иначе я за себя не ручаюсь. Где телефон?
На кухне Наденька сиротливо дымила сигаретой, притулясь у стеночки.
— Домой тебе не пора? — спросил я.
— Зачем ты Демке ляпнул, что я здесь?
— Я наших отношений не стыжусь.
Со стаканом и с соленым огурцом я вернулся в комнату. Дема уже перебрался на мою постель и снял ботинки. Вообще весь этот вечер ощутимо насыщался фантасмагорией. Сам я все более ощущал себя неким порхающим мотыльком, у которого век короток, но, как известно, беззаботен.
— А у меня никого нету, — пожаловался Дема, понюхав стакан. — Вчера Клара обещала навестить, но обманула. Да и зачем она мне? Она же фригидная. А Наденька как, ничего? Я ведь тоже к ней приглядывался. Но у меня моральные правила, жена друга для меня…
— Молчи, пьяная скотина! Убью!
— Хочешь, чтобы я стакан целиком выпил? А не захмелею?
По-настоящему на Дему разозлиться у меня не было сил. Это было все равно что возненавидеть собственное отражение в зеркале. Этот этап самоанализа я давно миновал.
— Ты же понимаешь, что между мной и Наденькой ничего не может быть.
— Лишь бы Саша это понял. Ну, за его здоровье!
Я не успел досмотреть, как он закусывает, потому что опять позвонили в дверь. Пошел, открыл: на этот раз наконец-то Татьяна. Вид у нее был благоухающий и неприступный. Одета в вельветовые штанишки и длинную куртку с карманчиками и фестончиками. Я не люблю эти яркие прозрачные куртки, они отнимают у женщины индивидуальность.
— Ну, входи же, — пригласил я.
— Евгений Петрович, у меня счетчик работает.
— Какой счетчик?
Взглянула подозрительно.
— Кажется, вы пьяны?
— А-а, такси? Да я тебя сам отвезу. Все равно мне в этой квартире больше не жить.
— Это ваши проблемы. Давайте ключи, и я побежала.
— Куда побежала?
Все-таки шажок за шажком я втянул ее в прихожую и осторожно, стараясь к ней не прикасаться, притворил дверь.
С ее появлением что-то резко сдвинулось в моем сознании. В глазах посветлело, и квартира перестала колебаться от моего мотылькового порхания. Я почувствовал приятную усталость оттого, что не нужно больше никого ждать.
— У меня беда небольшая, — сказал я. — Не могла бы ты помочь?
— Ваши проблемы меня не касаются, — повторила Татьяна с упрямством школьника, который доказывает учителю, что этот урок они не проходили.
— Приехал пьяный друг и улегся на мою постель. Может, уже и наблевал. Человек-то он хороший, но, к сожалению, характер у него невыносимый. Он же алкоголик. А на кухне сидит женщина, которую я глубоко уважаю. Я бы не хотел, чтобы они встретились. Ты побудь с ней немного, а я пока его уложу и таксиста отпущу. Она тебе понравится. Она гадать умеет.
Завороженная моим пустопорожним нытьем, Таня головку склонила набок.
— На что ты рассчитываешь, у нас не получится.
— Господи, да на что я рассчитываю?
— Ты меня обхаживаешь, а я не люблю, когда обхаживают. Ты же все врешь.
— Что я вру?
— И голосок вот этот жалобный. Увертки всякие. Ты кого хочешь обмануть, Евгений Петрович?
— Нет, ты чего-то не понимаешь. Во мне хитрости нету. Просто не к кому обратиться за помощью. А тут ты подвернулась. Посиди с Наденькой на кухне, выпейте по рюмочке, ну что тебе, трудно? Я мигом обернусь. Сколько ты должна таксисту?
…Наденьку я представил как жену лучшего друга, а про Татьяну сказал, что это моя невеста. По первым же репликам, которыми женщины обменялись, я понял, что они легко найдут общий язык.
— Он всегда весь такой ломаный? — спросила Татьяна у Наденьки.
— Нет, — ответила Наденька, — раньше был другой. Водка его сгубила. И самомнение. Комплекс Нарцисса.
Оставя их одних, я заглянул к Деме. Вперя глаза в потолок, он что-то глухо вещал себе под нос. Видик у него был не для слабонервных. Рожа красная, белки заведены, как в припадке, губы шевелятся, а волосатые ноги с задранными штанинами заброшены на спинку кровати. Последняя доза его не сокрушила, но погрузила в прострацию, и мне, к сожалению, хорошо знакомую. Согнать его с кровати теперь, разумеется, не удастся до утра.
— Воды принести?
Его глаза вернулись на место, и взгляд стал не то чтобы осмысленным, но сфокусированным.
— Женечка! Это ты, родной? Сейчас ночь или день?
— Ночь, все спят. Спи и ты. Попозже принесу тебе водочки.
Против ожидания он послушно перевернулся на бок и пробубнил в стену, уже в полусне:
— Вот бы миллиончик раздобыть где-нибудь. С миллиончиком я бы горя не знал.
На дворе стоял тихий, летний вечер. В лицо пахнуло свежим запахом сирени и аммиака. Единственный горевший фонарь возле мусорного бака ледяным светом выхватывал из мрака монументальную фигуру дяди Коли с метлой.
