Книга Грешная женщина, страница 5. Автор книги Анатолий Афанасьев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Грешная женщина»

Cтраница 5

— Об часах не горюй, — приободрил меня Дема в метро. — У тебя будильник есть. У меня в квартире ни одних не осталось, и хорошо себя чувствую. Охота узнать, который час, спроси по телефону. Но и это лишнее. Время наш главный враг. Каждая секунда выскребает кроху жизни. Часы изобрел враг рода человеческого. Каким же идиотом надо быть, чтобы по стрелкам тупо следить за собственным убыванием. Сейчас приедем, и первым делом, советую тебе, разбей будильник.

— Что часы, — согласился я. — Лишь бы войны не было.

— Войны тоже бояться нечего. Тем более она давно идет. Она миллионы лет идет, не прерывалась ни на один денек. Человек как появился, так и воюет. Взял в руку палку и оглоушил соседа, чтобы отнять кусок мяса и бабу. Человек изготовлен природой для военных действий и выжил благодаря войне. Война укрепляет инстинкт самосохранения.

— Пожалуй, тут ты опять прав, — поддакнул я. — Но хочется не просто воевать, а победить. А сейчас-то у нас никаких шансов нет.

Соседи по вагону прислушивались к глубокомысленной беседе двух пожилых оболтусов с неодобрением, и некоторые начали отодвигаться к противоположным дверям.


Дема взялся приготовить мясо, а я дозвонился дочери и велел приезжать за деньгами. С удовольствием выслушал ее благодарственное блеяние. Потом набрал номер Селиверстова и испытывал такое чувство, будто кто-то перышком покалывал в затылок. Снял трубку Саша.

— Сашок, давай ко мне. Дема жарит парнинку, посидим, вспомним дни золотые.

— Вы небось уже наклюкались?

— Нет, только собираемся… Как у вас дела? Надя дома?

Как бы Саша ни был скрытен, он должен сейчас намекнуть, хотя бы интонацией, на мои вчерашние подвиги, если они имели место.

— Тебе Надя нужна?

— Нет, — испугался я. — Зачем она мне? Привет ей от нас с Демой.

— Она в магазине, — сказал Саша задумчиво, — но вообще-то мне, конечно, надо бы с тобой поговорить.

— О чем? — Теперь у меня истомно засосало под ложечкой. Я давно заметил, что с возрастом весь спектр чувств, от любви до ненависти, как-то усреднился, приобрел общее эмоциональное звучание, напоминающее чесоточный зуд.

— Ночью листал Плутарха, — сказал Саша. — Это лучшее, что мог придумать. Все же Надька меня скоро доконает…

Все, точка. Он ничего не подозревал, значит, ничего и не было. Любовное свидание пригрезилось в пьяном бреду.

Наденька затеяла вот что: она решила переехать к матери, а квартиру, в которой они жили с Сашей, сдать иностранцам. Сейчас многие так делают, чтобы удержаться на грани выживания. Таким образом московское жулье получило еще одну выгодную статью дохода. Со сдачей и перепродажей жилья устраивалось множество махинаций, иногда, судя по газетам, самого зловещего свойства. К примеру, одинокие старики завещали квартиру неведомым благодетелям, которые обязывались за ними ухаживать и даже приплачивать некую сумму к пенсии: а спустя несколько дней после заключения обоюдовыгодного договора старики попросту исчезали, что, естественно, давало нашей бредовой прессе повод для шутливых заметок, одна из которых, попавшая мне на глаза, помнится, называлась: «Куда испарился старичок-боровичок?» Однако Сашу напугало не то, что иностранцы могут присвоить его квартиру, он не хотел жить с тещей и приспосабливаться к ее полудикому нраву. Его тещу я хорошо знал: это была милая, интеллигентная женщина, разумеется, со своими причудами, в силу сосудистых нарушений потихоньку выживающая из ума и посвятившая остаток дней незамысловатым радостям бытия: она завела с десяток кошек и трогательно скармливала им свою пенсию. Квартирный маневр жены, продиктованный нуждой, Саша расценил как злобное посягательство на его духовную независимость. Своим поступком Наденька выказала наконец-то истинное отношение к его научным изысканиям и вообще к его личности. Уже десятый год Саша пыхтел над философским трактатом о взаимосвязи всего сущего в природе, и чтобы закончить работу, ему требовалось всего лишь каких-нибудь десять-пятнадцать лет. Но если Наденька осуществит свой нелепый проект, а при ее первобытном упрямстве это вполне возможно, на благородном замысле, конечно, можно ставить крест, и из этого вытекало, что вся его жизнь брошена псу под хвост.

Пока он выговаривался, я успел выкурить пару сигарет.

— С чем никогда не смогу смириться, — подбил бабки Саша, — так это с ее каким-то патологическим душевным бесчувствием.

— Тут ты несправедлив, — возразил я. — Она же думает не только о себе. У тебя запросы большие, а зарплата маленькая. На какие шиши она покупает каждый день сосиски и творог? Да и в отпуск ты в прошлом году мотался в Юрмалу. Нет, ты сам отчасти виноват, не надо было привыкать к красивой жизни.

— Все сказал?

— Саш, приезжай, у нас налито.

— Пир во время чумы, — брезгливо заметил он. — Вот так мы и профукали страну.


Елочка отперла дверь своим ключом и впорхнула на кухню, как лучик света. Дема поперхнулся пивом, когда ее увидел. Но я полностью сохранил присутствие духа.

— Надо же, как ты быстро. На самолете, что ли, прилетела?

Елочка мило сморщила лобик.

— Все похмеляетесь? Не стыдно вам?

Дема приосанился, приподнялся, пододвинул ей стул.

— Выпей с нами водочки, прекрасное дитя. Или, хочешь, скушай котлетку, пока их твой папочка все не слопал.

— Некогда мне с вами рассиживать, — ответила Елочка. — Дмитрий Владиславович, а почему я сколько лет вас знаю, ни разу трезвым не видела?

— Дерзкий язычок, кошачьи ужимки — все это признаки дурного воспитания, — укоризненно заметил Дема. — Но тебе отвечу, как старому другу. Я, Леночка, лишний человек на этой земле, никому не нужный.

— Как Онегин с Печориным?

— Да, как Печорин, с той лишь разницей, что меня никто никогда не любил. Я имею в виду, бескорыстно, как Бэла.

— Даже родители?

— Они-то в первую очередь. Сколько раз подбрасывали соседям, пока не сбагрили в детский дом. Тебе разве папа не рассказывал?

— А почему так?

— Не знаю, видно, какое-то проклятье на мне. Всегда шел к людям с открытым сердцем и чистыми помыслами, а натыкался на раскаленную кочергу. Очень больно жить на свете изгоем, не только что сопьешься, повеситься можно.

— А дети у вас есть?

— Были, как не быть. Мальчик и девочка. Такие прелестные, помню, создания, два голубоглазых ангелочка. Как только подросли, подсыпали в кофе стрихнину. Врач отчекрыжил половину желудка. С тех пор и мыкаюсь из госпиталя в кабак. Слава Богу, недолго осталось. Еще лет сорок протяну, и каюк. Над могилкой никто не заплачет. Разве что отец твой помянет недобрым словом, как незадачливого должника.

Из Деминых очей проступили искренние крокодиловы слезы, при этом он слишком откровенно пялился на остренькие, смело топорщившиеся под белым свитерком Елочкины грудки. Мне это не понравилось. Я молча взял дочь за руку и увел в комнату. Там мы уселись, внимательно разглядывая друг друга.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация