Только зыркнул вишневым оком, процедил сквозь зубы:
— Ну все, Ираидка! Действительно, пора увольнять. На какой свалке ты ее откопала?
Пришлось переть негритоску обратно на выставку, дважды рисковать головой. Но не голову берегла Ираида Петровна, не мила ей жизнь была без монаршей ласки.
Узнав, что Серго нет дома, Елизар Суренович выказал сочувствие хозяйке:
— Все знаю, Наташа, все знаю! У этих негодяев нет ничего святого. Они дитя малое не пожалеют ради корысти. Но все, кажется, утряслось?
— Данюшка дома, дома! Но сколько мы пережили с Сережей, представляете?
— Еще бы не представлять! Насморк дитя схватит, дак и то с ума сходишь. Они же, дети наши, как цветы беззащитные. А живем-то для них, больше не для кого. У тебя их, милочка, сколько?
— Трое, Елизар Суренович. Две девочки и Данюшка.
— Отец-то суровый мужчина. Не обижает деток?
— Он их любит, балует. Даже слишком иногда.
Опять удивился Благовестов. Чадолюбивый гопник. А почему бы нет? Не все же прибыль считать. Озорная мыслишка вдруг кинулась в голову:
— Наташа, деточка, как же так получается, что мы с твоим Сережей закадычные друзаваны, а детишек его я ни разу не видел? Нескладно это. Не по-людски. Загляну-ка я, пожалуй, к тебе через часок, полюбуюсь по-стариковски на будущее наше. Подарочки-то я им давно припас.
Наташа ответила деревянным голосом:
— Не стоит, Елизар Суренович!
— Почему, деточка?
— Сережа не разрешает.
— Что не разрешает?
— Чтобы мужчины навещали, когда его дома нету.
На сей раз Благовестов не удивился, а опечалился. Забавные выдумки не часто его теперь посещали, и когда что-то мешало их осуществить, он сильно огорчался.
— Ты хоть понимаешь, с кем говоришь, дорогуша?
— Понимаю, Елизар Суренович. Вы уж не обижайтесь на меня, пожалуйста. Я бы рада, но Сережа рассердится.
— Я? Обижаться? — Это было уже слишком. Серго не удосужился поучить супругу обходительности, значит, придется потрудиться ему, старику. Попустительствовать людишкам нельзя, не успеешь оглянуться, на голову сядут. — Нет, Наташенька, не обиделся… Хотя, конечно… Подарочки-то хоть примешь? От чистого сердца. Сослуживица моя подвезет, Ираидушка. Душа святая, ее не опасайся. На крылечко положит и уйдет. Это-то хоть дозволишь?
Проняло курицу, закудахтала в трубку что-то заполошное, но Благовестов не дослушал. Набрал номер Ираидки и велел прибыть немедленно.
Ровно через двадцать минут, как на крыльях летела, поскреблась в дверь заплесневелая искусительница. Елизар Суренович принял ее ласково, разрешил присесть и угостил рюмочкой. Ираида Петровна, как всегда в присутствии владыки, младенчески раскраснелась и рот забыла прикрыть. За это хозяин ее осудил.
— Что ж ты, поганка вонючая, — сказал раздраженно, — зубы никак нормальные не вставишь? На чем экономишь? Все-таки высокое положение занимаешь, а во рту такая срамнина. Закрой пасть, дура! Или ждешь, чтобы меня вырвало?
Ираида Петровна захихикала, макнув нос в рюмку с ликером. Все, что изрекал владыка, было ей в прибыток. Все она истолковывала по-своему. Пусть в Лету кануло счастливое времечко, когда благодетельствовал, мял ее под себя, как подушку, но и доселе не был равнодушен. О, женское сердце приметливо. Чего бы это обращал он внимание на ее внешность, коли не теплил под показной суровостью огонек мужицкой приязни. И недалека была от истины пожилая лиходейка. Ощупывая взглядом ее погрузневшие телеса, неприбранное, пустое лицо с гнилым зевом, особенно остро Благовестов ощущал, что время никому не подвластно. Оно течет, сворачивая в узел любую натуру.
— Поручение деликатное, — оповестил он наперсницу. — Вот адрес, где Серго обитает. Сучонку его знаешь?
— Видала разок, — Ираида Петровна потупилась, но не сумела скрыть блеснувшего в глазах недоумения. — На вид бабенка ухватистая, но для тебя вроде старовата. Неужто польстился?
— Ты вот что, майорша. Гонор свой держи в узде. А то ведь на пенсию недолго спровадить. Часто что-то забываться стала!
Угроза увольнения была для Ираиды Петровны невыносимой! Хотя понимала, что в шутку угрожает, а там черт его разберет. Помыслы владыки неисповедимы. Попыталась поймать на лету старикову длань, приложиться губами, но лишь ожглась об волосатую кисть.
— Значит, так. Позвонишь из будки, скажешь, что привезла подарки детям. Заберешь сучонку на хазу. Туда же пошлешь двух черножопых баранов, ну, этих… как их?
— Гаврилу и Рустамчика?
— Сеанс заснимешь на пленку, кассету сразу ко мне. Работа пустяковая, гляди не оплошай.
— Натаху после куда?
— Ах ты, кровожадная тварь! Домой доставишь. И гляди, не покалечь. А напоследок шепнешь на ушко: привет тебе, голубушка, от Алеши.
Ираида Петровна ничего не сказала, хотя ей было что сказать. Но не осмелилась. Зато круглую, пропитую мордаху перекосила такая гримаса, будто нюхнула серы. Елизар Суренович задумчиво на нее поглядел, торжественно изрек:
— Теперь так! Терпение мое иссякло, Ираидка. Но за былые заслуги даю тебе последний шанс. Испытательный срок — две недели. Скорчишь еще раз такую рожу, получай выходное пособие. И осуждать ты меня не должна. Хоть я и добр, но всему есть предел. Какое пособие выпишу — догадываешься?
— В мешок и в воду?
— Молодец! Ступай, выполняй задание!
Охая и что-то причитая себе под нос, Ираида Петровна побрела к дверям.
Вдовкин и Таня Плахова сидели за столиком в ресторане «Гавана», поджидали Селиверстова. Они решили больше не расставаться ни на миг. Днем Алеша Михайлов привез деньги, и теперь они были богаты. Но богатство пока не радовало. Впереди была ночь, а им некуда было пойти. Михайлов предупредил:
— Попрячьтесь на время, ребята. Тебя, Женя, вряд ли тронут, а Танюху, конечно, постараются пришить. Да это и справедливо. Ты же ссучилась, Таня.
Вдовкин попробовал рыпнуться:
— Но как же так, Алеша? Куда нам деваться? Помог один раз, помоги и дальше.
Алеша был безмятежен, как майский рассвет.
— Помог? Ты не прав, сынок. Я на тебе заработал. Только и всего.
— Пошли, Женя, — позвала Таня Плахова. — Сами справимся.
Алеша ей улыбнулся, а улыбка у него была ангельская, безукоризненная.
— Не первая зима на волка, а, девушка? Жених у тебя не калека и при капитале. Защитит, даст Бог. А, Вдовкин? Может, деньги у меня оставишь? Надежнее будет. Отдай Насте, прибережет.
Михайлов посмеивался над ними, но не зло, по-приятельски. Вдовкин от души поблагодарил, протянул руку:
— Спасибо за приют, за угощение. Увидимся, наверное?
