На кухне Дема усадил друга поудобнее, поставил перед ним стакан вина, дал сигарету. Попытался поймать его взгляд, но Вдовкин завороженно улыбался, глядя куда-то вдаль.
— Нельзя так, брат, — твердо сказал Дема. — Поверь, я тебя понимаю, как никто, но ты же мужик в конце концов.
— Это твой секретик?
— Нет беды, которую нельзя перемочь. Почему я должен внушать тебе прописные истины? Мне стыдно за тебя, больно. Возьми себя в руки. Или подохни. Не позорься, Женька! Время тугое, но и мы не из резины. Я много передумал на больничной койке. Им того и надо, чтобы мы сломались. Или приняли их правила. У тебя любимая женщина умерла, тяжело, да. Но не конец света. Хочешь, с подругой Клары познакомлю? Клин клином вышибают. Рано нам помирать, Женюля!
— Даже не пойму, про что ты? Какая любимая? С женой мы давно развелись, она теперь с милиционером живет. Но я не осуждаю. Он ее хоть подкормит. Она что-то похудела сильно, как щепка. А у меня-то как раз вообще все в порядке, чего вы всполошились? Деньги есть, здоровье крепкое… Может, я на тот год в Германию уеду. Приглашение заманчивое поступило из Берлинского университета. Вот послушай…
Вдовкин не успел дорассказать, потому что Дему согнул очередной приступ кашля и, точно взрывной волной, бросил его на пол. Там он крутился на плетеном коврике, как волчок на тарелке, пуская ртом розовые пузыри. Вдовкин помог ему подняться, заставил выпить вина. Постепенно Дема утих, лишь глаза пучил по-рачьи.
— Видишь, что значит недолеченный бронхит, сокрушенно заметил Вдовкин. — Я вот что придумал. Я тебя вызову в Германию, как только устроюсь. Там в Баварии есть великолепная легочная здравница. Недельки две походишь на процедуры и будешь как новенький паяльник.
Дему оторопь взяла. В сияющем взгляде Вдовкина была такая безмятежность, как на небе в майский полдень.
— Иногда хочется взять тебя за шкирку и шарахнуть о стену. Чтобы у тебя все мозги треснули. Когда-нибудь я это сделаю, учти!
Вдовкин блаженно захихикал:
— Пойдем в комнату, Дема. А то Надя обидится. Я там курочку не доел.
После часа разошлись по домам. Вдовкин предложил Деме подвезти его и Клару, но тот отказался, злобно прошипев:
— Чурек недопиленный, видеть тебя больше не могу!
Наутро Вдовкин проснулся с больной головой. Заглянул в холодильник — там пусто. Собрался в магазин, чтобы подкупить продуктов, но сперва позвонил матушке.
— Как сегодня, мам? Как спала?
Тронутая сыновней заботой, Валентина Исаевна пожаловалась, что спала, как всегда, неважно, то есть совсем не уснула, ну, возможно, подремала часок, не больше, хотя выпила таблетку седуксена. Но чувствовала себя сносно и уже поставила на плиту мясо. К обеду будет борщ и котлеты с жареной картошкой.
— Ты во сколько приедешь?
— Часикам к двум, как обычно, — Вдовкин с удовольствием подумал, какой спокойный, безоблачный ожидает его впереди день. После завтрака он, пожалуй, пощелкает часик рулеткой в игорном клубе «Три коня», потом покушает с матерью борща, поваляется с газеткой, потом они вместе посмотрят очередную серию «Просто Мария», да еще там, кажется, намечался кубковый матч «Спартачка». Славно жить на белом свете, господа!
На порожке дворницкой стоял дядя Коля, покуривал, опершись на лопату. Вдовкин подошел к нему поздороваться. От дворника тянуло ядреным перегаром бормотухи.
— Никак, уже поправился, дядя Коль?
— Вчера в молочную завезли молдавского. Теперь уж разобрали, не спеши.
— Почем?
— Не помню. Я ящик отоварил. Не хочешь бутылочку?
— Не пью, дядь Коль.
— Чего так? Сердешко?
— Охоты нет. Ты опять, что ли, закурил?
— Да не-е… Так, для видимости. Слыхал, чего с Михалычем стряслось?
— С каким Михалычем?
— Ну как же… из пятого подъезда. Инвалидный «Запорожец» у него.
— А-а, — вспомнил Вдовкин. — Приплюснутый такой. С орденом ходил.
— Именно, что с орденом…
Оказалось, с Михалычем произошла большая незадача. Вышел он ночью по привычке проверить, целы ли колеса у «Запорожца». К нему привязалась кучка пьяных молокососов. Разглядели орден на лацкане: «Дай, дядя, поносить! Дай, дядя, поносить! Нам тоже хочется. Мы же дети!» Было их человек шесть, мальчишки и девочки. Михалыч, конечно, заартачился. Его вырубили какой-то железякой по башке. Потом пиками исковыряли. Но орден не тронули. Просто резвились ребятки, накурились какой-то дряни. Кто-то из разбуженных жильцов вызвал милицию. Ребяток отловили. Но пока то да се, пока приехала «скорая», Михалыч уже помер.
— Что характерно, — сказал дядя Коля. — Перед смертью все переживал насчет колес. Все ему чудилось, колеса сперли. Когда убедился, что колеса на месте, сразу и преставился.
— Его можно понять. Все же легче помирать, когда имущество цело.
— Я и то говорю. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…
Вернувшись из магазина, Вдовкин уселся у окошка с газетой. С увлечением прочитал в «Известиях» статью о приватизации. Башковитый журналист с добрым юмором описывал, как Лужков поссорился с Чубайсом. Не поделили они, естественно, московскую недвижимость. Каждый считал, что принадлежит она только ему одному, и у каждого были свои весомые резоны. В конце статьи журналист с горечью предупреждал, что если крупные демократы и дальше вот так будут цапаться из-за каждого куска, то вонючая фашистская оппозиция с присущим ей цинизмом обязательно использует семейную размолвку в своих гнусных политических играх. Не успел Вдовкин порадоваться прозорливости журналиста, как зазвонил телефон.
Звонивший представился Мишей Губиным, и когда Вдовкин сообразил, кто это, сердце у него екнуло.
— Да, Миша, слушаю.
— Не хотите прокатиться до Валентиновки, Евгений Петрович?
— Хочу, — сказал Вдовкин. — Вы их нашли?
— Они там на даче водку жрут.
— Что-нибудь взять с собой?
— Ничего не надо. Я от метро звоню. Подберете меня?
— Вы один, Миша?
— С вами будет двое. Не волнуйтесь, Евгений Петрович. Дельце плевое.
— Я не волнуюсь. Ждите. Через пять минут буду.
От Медвежьих озер и до самой Валентиновки так полило, точно небеса прохудились. Молнии скакали прямо по асфальту. Черные тучи надвинулись, как своды шахты. Похоже, природа решила наконец свести счеты с двуногими тараканами, опоганившими ее лоно. Вдовкин вел машину осторожно, на малой скорости, а многие водители пережидали обочь шоссе. Дворники не успевали сбрасывать воду.
— Такое же предзнаменование было князю Игорю, — усмехнулся Вдовкин.
— Ну мы-то с вами не князи. Или передумали?
— Нет, не передумал. Уговор дороже денег.
