– Кури, Алтын, кури, коли здоровья не жалко… что там с Ганюшкиным, выяснил?
Адвокат щелкнул «ронсоном», с наслаждением затянулся. Ему не надо было растолковывать, что скрывалось за последним вопросом. Магомай интересовался судьбой магната, с которым заключил контракт.
– Ганюшкина больше нет. И «Дизайн-плюс» накрылся. Полная зачистка. Так что сам понимаешь…
– Какие подробности?
– Никаких. Пресса подает как заказное, политическое убийство. Кто, чего – неизвестно. Никакой информации.
Филимон Сергеевич недовольно поморщился, почесал левый бок, где постоянно скапливалась боль, хотя пулю извлекли из черепной коробки. Загадка природы.
– Хрен им, а не десять штук, – бросил раздраженно. – Ни копейки не получат.
– Значит, побег? – равнодушно уточнил адвокат. – Что же, я прикидывал этот вариант. Обойдется примерно то же на то же. Но хлопот больше.
– Сегодня какой день? Среда?
– Да.
– Вот в следующий четверг я должен выйти отсюда. Через неделю.
– Не рано ли, Филя. Отлежаться бы. Врач сказал…
– Заткнись, – кроличьи глазки Магомая сверкнули электричеством, на лбу проступила поперечная борозда. Обычные предвестники вспышки ярости. Иероним Ковда давно к ним привык, как притерпелся к мысли, что ему, скорее всего, суждено принять смерть от рук этого загадочного существа, но игра стоила свеч. Также понимал он и причины спешки. Еще ни один из обидчиков Магомая не избежал наказания, а тут вообще особый случай – дырка в тыкве. Заметил примирительно:
– Как скажешь, дружище. В четверг так в четверг. Тебе виднее.
– Хорошо, что понимаешь, – успокаиваясь, пробурчал киллер. После этого посудачили о пустяках: как кормят? не надо ли чего принести? Филимон Сергеевич отвечал без охоты, уже погрузился в какие-то размышления. Для приличия посидев пять минут, адвокат раскланялся.
В четверг с утра его обследовал тюремный врач, некто Георгий Павлович Давыдюк, пожилой и по всем признакам сильно пьющий хохол. Лично сделал перевязку, померил давление. Порекомендовал два-три активных дыхательных упражнения. У Магомая он не вызывал никаких эмоций: букашка да и только, рожденная неизвестно зачем и приставленная к нему для медицинского обслуживания. Крохотная частица человеческой биомассы, не заслуживающая внимания.
– Нога плохо гнется, – пожаловался он. – Левая. В колене.
– Странно, – озадачился Давыдюк. – Что ж, давайте глянем.
С сосредоточенным видом прощупал, промял толстую, поросшую рыжей шерстью ногу от колена до щиколотки. Уточнял: здесь не больно? А здесь? От него несло кислым, застоявшимся перегаром. Филимон Сергеевич взглянул на наручные часы: пожалуй, пора, одиннадцатый час.
– Как насчет похмелиться, Палыч? – спросил с любезной, хитрой улыбкой.
Доктор быстро взглянул на дверь.
– Думаю, с ногой ничего серьезного… Возможно, отлежали… По маленькой, конечно, не повредит…
Филимон Сергеевич открыл тумбочку, достал фляжку с коньяком, нарезанный лимон, две стопки.
– У тебя кто там сегодня на подхвате? Нюрка Гаврилина?
– Да, Гаврилина с утра заступила.
– Может, позовем и ее?
Доктор смутился, но это показуха. С бывшей зечкой, а ныне вольнонаемной медсестрой он был в близких отношениях. Об этом Магомай знал от нее самой. На прошлом дежурстве засиделась у него допоздна и много чего рассказала про здешнее житье-бытье. Он влил в нее целую бутылку водки, угощал икрой и киви, и в знак благодарности и душевного расположения переспелая красотка готова была оказать ему некоторые модные интимные услуги, вплоть до тайского массажа, но Филимон Сергеевич культурно отказался. На дух не выносил порченных, пьяных баб. Зато узнал, что доктор Давыдюк обещал на ней жениться, но пока второй год водил за нос.
– Удобно ли? – усомнился доктор. – Тем более с утра?
– Чего же неудобного, – возразил Филимон Сергеевич. – В дамском обществе слаще пьется.
– И то верно… – доктор выглянул в коридор, шумнул – и тут же явилась Гаврилина, будто поджидала за дверью. Пышная, круглоликая, с румянцем во всю щеку – когда-то в пьяной ревности заколола ножом мужа, а теперь ничего, перестрадала, пересидела и стала другим человеком. Сколько сил хватало, помогала страждущим и сирым. Единственное, что в ней не нравилось Филимону Сергеевичу, так это затрапезный больничный халат в разноцветных пятнах неизвестного происхождения. Он ей намекнул, дескать, как же ты рассчитываешь женить на себе доктора, образованного человека с повышенными требованиями к женской внешности, разгуливая в таком халате. Женщина согласилась с его замечанием, но ответила, что ничего не может поделать: в этой богадельне самый чистый, свежий халат через минуту становится пестрым и вонючим. Сейчас она застыла у двери, взволнованно ожидая, чего прикажут господа.
– Присядь, Нюра, – пригласил Филимон Сергеевич. – Примем по чарке за мое здоровье.
Медсестра жеманно уселась на краешек кровати, глаза полузакрыты, словно в дреме.
– Вообще-то я зарекалася, – сообщила рассудительно. – На работе нельзя.
– При начальстве можно. Тем более повод весомый. Вы, братцы, можно сказать, меня с того света вытащили. Верно, Жорик?
Доктор стрельнул взглядом на медсестру: не любил, когда его так называли, особенно в присутствии персонала.
– Не совсем так, Филимон. Основную работу сделали хирурги. Мы уж с Нюрой на догляде.
– На самом деле, – Магомай наполнил две стопки доверху, – меня убить невозможно. Я же тебе говорил, у меня батяня нездешнего происхождения. С ним не поозоруешь.
– Имеете в виду, инопланетянин?
– Чего имею в виду, тебе знать не положено… Ну, с богом, хлопцы.
– А сами? – спохватился доктор, уже приняв стопку дрогнувшей рукой.
– Да, да, Филимон Сергеевич, – кокетливо поддержала медсестра, – как же без вас. Давайте все вместе.
Магомай дружелюбно сверкнул голубыми глазками, но ответил хмуро.
– Пока не могу, ребята, извините. Организм не втянулся. Вчера попробовал на ночь, чуть не сблевал. И в башке чертики скребутся. В самой пробойной дырке.
– Тогда и не надо, – забеспокоился доктор. – Лучше перегодить какое-то время. Это уж никуда не денется.
– Первый раз слышу, – искренне удивилась медсестра, – чтобы от хорошего вина хужело… Извините, Филимон Сергеевич, а в каком виде чертики?
– Не в таком, как думаешь, – пошутил Магомай, ласково погладив колено дамы.
– Не уговаривай, Нюра, – доктор поднес стопку уже совсем близко ко рту. – Наверное, Филимон Сергеевич лучше тебя знает, чего можно, чего нельзя… За вас, дорогой Филимон. Чтобы все раны поскорее зажили. И душевные тоже.
Выпили они разом, хотя женщина малость отстала: доктор уже жевал лимонную дольку, когда Нюра с блаженной гримасой дотягивала золотистую жидкость. Филимон Сергеевич с любопытством следил за их преображением. Доктор отключился мгновенно, будто потух. С торчащей изо рта желтой корочкой мягко повалился с табуретки. Оно и понятно. Того количества снадобья, какое намешано во фляжке, хватило бы на стадо слонов. Гаврилина от изумления открыла рот:
