Поразмыслив, вернул «вальтер» под стреху: против Магомая это не сыграет, он нападет исподтишка, а носить железяку на авось Сидоркин давно отвык. Это только расхолаживало, создавая иллюзию защищенности. При встрече с космическим киллером все решат извилины, а не железяки.
Несколько раз тянул руку к телефону, чтобы позвонить в контору, но решил это сделать после разговора с Петрозвановым.
В «Затейнике Яше» уселись за угловым столиком, где всегда сидели, и только в эту минуту Сидоркин в полной мере ощутил, что вернулся. Яркие глаза Петрозванова лучились истинно россиянским безумием, он застенчиво выставил на стол бутылку «Гжелки», принесенную за пазухой широченного модного пиджака. Произнес умиленно:
– Ну вот, начальник, теперь можно выпить по маленькой. В спокойной обстановке.
Недавнее ранение, чуть не унесшее богатыря в могилу, на нем не отразилось, если не считать поперечного шрама на лбу, да провала на месте трех выбитых верхних зубов. А так по-прежнему чистый ангельский лик, ничем не замутненный взгляд синих, с бирюзовым отливом глаз, вкрадчивые жесты. Женщины, любящие Петрозванова, а имя им легион, никогда при знакомстве не могли догадаться о его профессии, а некоторые, даже проведя с ним много времени и вынужденные расстаться по воле злой судьбы, так и оставались в уверенности, что молодой человек их разыгрывал, никакой он не опер, а просто благородный бездельник из богатой семьи, вынужденный по каким-то причинам скрывать свое происхождение. Сидоркин был из тех немногих, кто знал, что Сережа Петрозванов один из самых опасных людей в Москве, а это что-нибудь да значит, если учесть, сколько сорвиголов в нее набилось за долгие, счастливые годы перемен.
Едва пропустили по первой чарке, попенял младшему побратиму:
– Зубехи надо вставить. Некрасиво так ходить. Примета плохая.
– Надо, – грустно согласился старлей. – Знаешь, сколько стоит одна коронка? И потом, я заметил, без зубов как-то люди ко мне стали добрее. Особенно дамы. Жалеют, что ли?
– Могу одолжить. Сколько надо? Тысячи хватит?
– Смотря какие делать. Может не хватит. Все равно я взаймы не беру. Тут дело принципа.
– Как не берешь? – от изумления Сидоркин машинально разлил по второй, хотя обычно контролировал выпивку Петрозванов. – Ты же лично мне уже должен пять кусков.
– После ранения, – объяснил Петрозванов. – Я многие вещи переосмыслил. Пуля в позвоночнике – это не шутка. Было время подумать. Назанимать легко, а тут как раз пристукнут. Кто будет отдавать? Неэтично. Не по-гвардейски… Кстати, Антон. У тебя я, пожалуй, могу еще призанять деньжат. Ты вроде на очереди первый у Магомая. А мне похоронить тебя не на что будет. У тебя бабки с собой?
Сидоркин не клюнул на наживку, Магомай подождет. Сперва ему хотелось узнать, как Петрозванов вылетел из конторы, почему вдруг оказался в охранной фирме «Кентавр», и что за всем этим кроется. То, что Сережа наболтал по междугородке, было, конечно, заморочкой, кто из них станет всерьез давать такую информацию по телефону. У них у всех в крови вирус бдения, повышенной осторожности, почти инстинктивной и поэтому необременительной. Суть в том, что ангелок и богатырь Сережа Петрозванов взращен из государственной молочной бутылочки, в него вложены немалые средства, как в подводную лодку, и такими кадрами никакая схожая контора в мире не бросается, их холят и берегут до последней возможности, и, в том числе, судьба их не зависит от каприза какого-нибудь оборзевшего начальника, вроде их нынешнего Паши Крученюка. Тут что-то другое.
Оказалось, да, другое, но не совсем. После истории с Ганюшкиным, после трагической смерти олигарха, полковник на Сережу шибко осерчал и начал его по-всякому трамбовать и допекать, используя хитрые, задевающие самолюбие штучки, которым, видно, обучился на каких-то своих прежних, никому неведомых должностях. Трогал за уши по любому поводу, не больно, но как-то чрезвычайно обидно. Видно, Крученюк сам сильно прокололся на тайной связи с покойным магнатом, и по мелкости натуры хоть на ком-то, хоть на младшем чине отводил душу. И постоянно, кстати и некстати, поминал майора Сидоркина, которого почему-то именовал не иначе как дезертиром. Говорил: ничего, дескать, набегается этот дезертир, вернется в отдел, никуда не денется, и тогда он устроит им обоим, старлею и майору, настоящий суд офицерской чести, другим в науку.
– Конкретно-то что? – поинтересовался Сидоркин.
– Конкретно – ничего. Говорю же, одни намеки. Но все очень подлые.
– Кто бы ему поверил, – засмеялся Сидоркин. – Это он, поганец, нас Ганюшкину сдал.
– Конечно, сдал. Все знают. Но поди докажи.
Оба ненадолго загрустили, еще и потому, что первая бутылка как-то быстро опустошилась.
– И дальше что? – спросил Сидоркин, налегая на пивко.
– В каком смысле?
– Как ты оказался в «Кентавре»? Уж конечно не из-за Крученюка. Что он тебе мог сделать? Крученюки приходят и уходят, сыск вечен. Давай, Сережа, колись, не тяни.
Петрозванов сиротливо заглянул в пустую рюмку, уныло объяснил:
– Я же на консервации. На поправке здоровья. Вызвал дед…
– Сам? – не удержался, перебил Сидоркин. – Тебя?
– Ну, – скромно потупился Петрозванов. – А чего такого? Вызвал, да… Причем, к себе на дачу… Угостил копченым осьминогом… Хорошо посидели, по-товарищески…
У Сидоркина отвисла челюсть, и он понял, что одной бутылкой не обойтись.
– Старик советовался со мной, – застенчиво продолжал старлей. – Между прочим, тобой интересовался. Он уж всегда в курсе, чего ни коснись. Спросил, в порядке ли у тебя психика. Наверное, читал твои рапорты о вампирах и пришельцах.
– И что ты сказал?
– Ты же знаешь. С виду, говорю, производит впечатление нормального, но с другой стороны…
– Проехали, – одернул Сидоркин. – Значит, дед лично отправил тебя в «Кентавр»?
– Ну да… проваливай, говорит, из конторы, чтобы духу твоего не было. Я спросил, надолго ли? А это, говорит, не твоего ума дело. У нас, говорит, у всех очень длинные стали языки. Даже осьминога не дал толком распробовать… Вот я уже вторую неделю в «Кентавре». Учти, на хорошем окладе. Двести баксов в месяц, плюс почасовая надбавка, если на задании.
– И чем занимаешься?
– Фактически ничем. У меня и места рабочего нет, сижу дома на телефоне… Антон, еще здесь закажем или в магазин слетать?
Новости Петрозванова означали одно: дед по-старому пекся о них, не забывал своих «соколиков», помнил, кто они все есть на самом деле – одна большая, сиротская горсть, часовые пространства, – и озаботился, увел Сережу в тенек, укрыл от злого пригляда, но, увы, за этим отеческим поступком просматривалась неуверенность в себе. Дед уже, видимо, не имел возможности распорядиться открыто, чтобы исподличевшегося Крученюка сдуло с насиженного места, как ветром, и, спасая верного солдатика, ему приходилось идти на неуклюжие уловки. Кто поверил бы в такое еще пять-десять лет назад? Эра предательства продолжалась. Дело меченого живет и процветает. Те, кто служит отечеству, вынуждены изощренно маневрировать, скрывать свои истинные взгляды, прикидываясь циниками американскими, зато подобные Крученюку ничего не боятся, правят бал, диктуют свои условия, и каждый раздулся от наглости, как клопина от дурной крови. Когда Сидоркин задумывался об этих материях, то всегда приходил к спасительной мысли, что задумываться как раз не надо, иначе сбрендишь. Для незамысловатого россиянина путь без размышлений ясен: как сказано в Писании, делай, что должен, и пусть будет, что будет.
