– Эй, парень, поди сюда!
Миша и Гриша похмелялись за столом, Савелова начальник отправил в город с каким-то поручением, сам торчал в окне с папиросой.
Камил оставил бочку, подошел. Гостек спросил, презрительно оттопыря нижнюю губу:
– Лодки есть напрокат?
– Два стольника в час, – ответил Камил.
– А рыба в пруду водится?
– Это не пруд, водохранилище. Лещ, окунь, белуга – все, что угодно.
– Про белугу зачем врешь? Шутка, что ли?
– Вроде того, кому как повезет.
– Понятно… Лодка весельная или с мотором?
– Можно и так, и так… Где же ваши снасти?
– Не твое дело… покажи лодку.
Камил пошел за ним, посмеиваясь про себя. Все складывалось хорошо. Сегодняшний гость ничего не скрывал. Видно, вчерашний Сережа-тезка доложил все точно, и неизвестный противник пришел к выводу, что разумнее всего действовать более или менее открыто – в допустимых пределах. На их месте Камил пришел бы к такому же решению. Но из этого следовал вывод (настораживающий), что вчерашний контакт глубже, чем он думал. Необратимее.
На берегу остановились, здесь их никто не мог слышать.
– Меня зовут Антон Иванович, – назвался пришелец. – А тебя?
– Сергей Юрьевич.
– Что ж, тебе виднее… Прокатимся вон к тому островку?
Камил оглянулся на дом. Иван Михайлович скрылся в глубине кабинета, но наверняка продолжает наблюдать. Миша поднялся с табуретки, к которой прилип с утра, и знаками спрашивал, не требуется ли помощь? Дядя Гриша угрюмо уставился в тарелку. Галина Андреевна с утра не вышла на работу. Камил оставил ее спящей в ее собственной кровати, в однокомнатной халупе, которую она снимала аж в подмосковном поселке Демидовка. Далековато, зато экономно – пятьдесят баксов в месяц. Незадачливая беженка проспит еще часов десять: в последнюю, предутреннюю рюмку портвейна Камил намешал солидную дозу снотворного.
– Иван Михалыч может не понять, – засомневался Камил. – Как это я все брошу и уплыву.
– Он поймет, – уверил гость с приятной улыбкой.
– Ну если так… Желание клиента всегда закон. Камил взялся за весла, Антон Иванович с удобством расположился на корме. Задымил сигаретой. Любовался утренним пейзажем. И было на что любоваться. Москва рядом – во всем ее шумом, суетой и безумием, а тут, как в космическом провале – водная гладь, тишина и запахи леса. Перед островком Камил разогнал лодку, чтобы проскочить довольно большой отрезок тины и водорослей, из-за которых сюда редко наведывались пловцы, хотя сам островок – крохотная березовая рощица, кусты боярышника и жимолости, укромная полянка в центре – представлял собой прекрасное место для интимного отдыха. Один шаг в чащобу – и заросли надежно укроют от любопытных глаз. Камил здесь очутился впервые, а его спутник, похоже, нет.
Уверенно провел по узкой тропке, через крапивные джунгли, на поляну, где все же чувствовалось присутствие человека – повсюду порожние бутылки, смятые сигаретные пачки, окурки, а на кустах, на веточках чьей-то озорной рукой развешаны, как елочные украшения, использованные презервативы. И чурбачки вкруг пепелища от костра расставлены так уютно, что не захочешь, а присядешь.
– Садись, Сережа-джан, – пригласил мужчина таким тоном, будто привел в собственную гостиную. – В ногах правды нет. Потолкуем немного.
Камил последовал его примеру, опустился на бревнышко. Мужчина достал пачку «Явы», протянул ему.
– Не курю, – улыбнулся Камил. – О чем толковать, Антон Иванович?
– О чем – неважно, – ответил тот. – Важно, с каким настроением. Ты ведь догадался, кто я такой?
– А кто вы такой?
Сидоркин прикурил от двухрублевой зажигалки, укоризненно покачал головой.
– Значит, не совсем вник… Все, Саша, твоя игра в диверсантов закончена. Она и так слишком долго тянулась. И вот здесь, на этой полянке, где нас никто не видит, мы должны вместе решить, что делать дальше. В зависимости от того, что решим, у тебя может появиться шанс выпутаться. Усекаешь?
– Из чего выпутаться, Антон Иванович?
– Медленно соображаешь, – удивился Сидоркин. – Ты влип, Саша. По уши сидишь в дерьме. Неужели не понял?
– Что я должен понять? В каком дерьме? Кажитесь трезвым, Антон Иванович, а говорите такие чудные вещи…
– Хорошо, – собеседник казался слегка обескураженным. – Объясняю для тугоумных. Я все это затеял на свой страх и риск. Если начальство узнает, мне тоже не поздоровится. Мы сейчас должны разговаривать не здесь, а в уютном кабинете с зарешеченным окошком. Материалов на тебя, Саша, гора и маленькая тележка. Вполне хватит на пожизненное. Хотя, полагаю, тебе не придется слишком долго сидеть. Твои лихие наставники этого не допустят. С такой информацией, какой ты, Саша, владеешь, в тюрьме обычно не задерживаются. Сердечный приступ или самоубийство – да мало ли… Но мне почему-то захотелось поговорить с тобой на воле, на свежем воздухе. Как думаешь, почему?
Камил нагнулся, чтобы затянуть потуже шнурок на кроссовке, и в ту же секунду дуло «Макарова» уставилось ему в грудь.
– Не шали, Саша, не надо. Я же предупредил, что нарушил инструкции. Мне терять нечего. Попытка к бегству – слыхал про такое?
Камилу сделалось смешно. Этот человек не вызывал у него раздражения. Ишь какой шустрый. Только что безмятежно дымил сигаретой – и уже с пушкой, снятой с предохранителя. Но блефует бездарно, в расчете на понос. Значит, ничего толком не знает.
– Что это у вас, Антон Иванович? – полюбопытствовал. – Никак пистолетик? Но чем же я так провинился перед вами?
Сидоркин увяз в простодушном взгляде и вдруг почувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Как будто мозг заволокло серой пеленой – и все как-то смазалось. Попробовал встрепенуться – и не смог. Пушка дрогнула в руке и опустилась дулом в землю. Движение произошло помимо его воли. Сознавал лишь одно: разговор складывался не просто бестолковый, а издевательский, и инициативой владел отнюдь не он.
– Допустим, Антон Иванович, – улыбаясь, продолжал Камил, – что вы правы. Допустим, вы встретили человека, который собирается совершить что-то противозаконное, и этот человек – я. Что же из этого следует?
– Гипноз, – с облегчением догадался Сидоркин. – Первая степень внушения. Подлая штучка, милейший. И тоже запрещена законом.
– Мы же не в суде, а на острове, – лукаво прищурился парень. – И пистолет у вас, не у меня. Какая же тут подлость? С чьей стороны подлость?
Сидоркину было стыдно, что пропустил первый удар, позволил внедриться в сознание, хотя Петрозванов предупредил, что объект владеет приемами гипнотического воздействия. Понадобилось колоссальное напряжение, чтобы выйти из транса, и хотя он с этим справился, на душе остался горький осадок. Возможно, впервые в жизни ощутил, что значит очутиться в полной чужой власти. Не прибавляла оптимизма мысль, что вернул себе ясность зрения лишь потому, что парень не мешал, позволил.
