Я пролистала контракт, в котором было двадцать пять пунктов. Стороны обязуются - и пошло, поехало... Одна сторона - фирма "Купидон", вторая сторона - сплошь прочерки.
На последнем листке опять же печати "Купидона" и место для подписей. От "Купидона" генеральный директор - это, видимо, я - и главный бухгалтер. Единственной, кто расписался на филькиной грамоте, как раз и была Зинаида Андреевна. Когда только успела... Сколько я ни напрягалась, смысла контракта так и не смогла понять. Лишь уразумела, что в случае споров и разногласий стороны могут обратиться в арбитражный суд.
- Может, я тупая, - призналась я, - но все это для меня темный лес.
- Вот и хорошо. Распишись. На трех экземплярах. Я расписалась где положено. От водки Геннадий Миронович слегка размягчился, и я воспользовалась этим.
- Помнишь свое обещание, Мосолушка?
- Чего?
- Не дашь в обиду, спасешь от лютой смерти.
Налил еще полстакана, подумал. Пить или не пить. Сказал, не веря сам себе:
- Не будешь зарываться, все обойдется.
- Меня уже опускают, разве не видишь?
- Нет. До этого еще далеко. Ты им нужна.
- Мосолушка, любимый, за что все это? Я же никого трогала, никуда не лезла...
Мосол водку выпил. Ответил строго:
- Поздно сопли распускать.
Поехали на его машине, на серебристом "Ситроене", за баранкой незнакомый водила, упитанный бычок. За пятнадцать минут, пока ехали, все заново прокрутилось перед моими глазами: Анталия, Ляка, Дилавер... а еще раньше - Эмираты, Витька Скоморохов, смерть отца, долгое, затянувшееся ожидание чуда, которое так и не произошло. И не могло произойти. Вдруг я остро осознала, что у меня нет будущего, потому что моя жизнь бутафорная, похожая на фирму "Купидон" и на наш проезд по Москве на серебристой машине. Во всем этом столько же настоящего, сколько правды в пьяном вздохе.
- Ты чего? - заинтересовался Геннадий Миронович. Плачешь, что ли?
- Отстань.
- Не-е, не надо. Плакать чего теперь... Не на правку едем - в культурное место. Нехорошо с красным рылом. Вытрись, пожалуйста.
Я подмазалась, подправила личико - и через минуту была у Оленьки Иванцовой. Мосол остался в машине. дорожку напутствовал так:
- Никакого лишнего базара. Чего не поймешь, прикидывайся дурой. У тебя получится.
На Ольке костюм из плотной шерсти, неброский, но на штуку тянет. В ушах камушки. За то время, что не виделись, она вроде подтянулась росточком, похорошела. Как и велел Мосол, я не стала тянуть резину. После объятий, после двух-трех ничего не значащих фраз достала бумаги.
- Вот, Оль, подпиши у барина.
На документ она взглянула мельком, накрыла бумаги сверху изящной, узкой ладонью. В глазах что-то незнакомое, укоризненно-насмешливое.
- Как же ты в это впуталась, подружка?
- Во что в это? Если бы я знала...
- Ах, даже не знаешь? Ну, тогда посмотри... Щелкнула пультом, и на экране телевизора, подключенного к видаку, проступило изображение. Сначала я подумала, реклама. Замаячила длинная очередь молодых женщин в каких-то странных цветастых балахонах, накатывающая волна за волной. У женщин отрешенные, как будто неживые лица, убитые горем. Они шли одна за одной, задрав подбородок, но иная несуразность была в том, что все похожи друг на дружку к огромное скопление близняшек. Потом началась очередь из молодых, рослых мужиков, тоже поразительно похожих, с окаменевшими квадратными будками и с вселенской печалью в полузакрытых глазах. Две бесконечные вереницы горемык разного пола брели неизвестно куда. Зрелище завораживало, томило. Хотелось, чтобы хоть кто-то один - женщина, мужчина - улыбнулся, подал голос, сбросил с себя оцепенение. Прямо мурашки побежали по коже.
Оля щелкнула пультом - и изображение исчезло.
- Ну, как тебе?
- Нормально... Что они рекламируют? Прокладки?
- Ничего не рекламируют. Это и есть товар, которым ты торгуешь. Купидоны.
- Оль, - протянула я плаксиво. - Просвети меня грешную, куда я вляпалась? Впотьмах блуждаю. Хоть ты не говори загадками. А то у меня крыша поедет. Я после Эмиратов не совсем полноценная. Вагина втянула. Ты ведь знаешь рыжую нимфоманку, супругу Гуревича?
- На чем, интересно, вы сошлись с Вагиночкой?
- На б..стве, Оль. На чистом, бескорыстном б...стве. А она вон что устроила. Ты им понадобилась, Оль. Меня и подписали как твою подружку. Помоги, Оль! Помирать чего-то неохота. На кого мамочку оставлю?..
Слушала внимательно, сощурив светлые, изумительного рисунка глаза, и я вдруг поймала себя на мысли, что передо мной совсем не та Ольга, с которой мы в школе шушукались на переменках, и не та, с которой перезванивались и болтали о разных пустяках, попутно клянясь друг другу в преданности. Не случайно она поднялась на такую вершину и попала в этот кабинет с массивной немецкой мебелью, где работает кондиционер и пахнет цветами, но все равно как-то познабливает. Случайно с девочками такие метаморфозы не происходят. Видно, было в ее натуре что-то такое, чего я не замечала и чего не было в моей. Не думаю, что Олька умнее, привлекательнее меня, но уж точно - победительница. Вот потому ее и приметил один из самых крутых мужиков в стране, претендент на трон.
- Не стоит преувеличивать мое влияние на Владимира Евсеевича. - Она будто подслушала. - По секрету скажу, Надечка, я ему даже не любовница.
- Ой! - воскликнула я.
Оля улыбнулась, угостила меня сигаретой и на минуту стала прежней - доброй и милой подругой.
- Представь себе. Бывает, конечно, но редко. Но я действительно вхожу в его ближайшее окружение. Громяка мне верит, а это, Надечка, в политике такая же редкость, как порядочность. Настоящий политик вообще-то никому не должен верить, впрочем, это к делу не относится.
- Ага, - сказала я.
- Не агакай, - засмеялась совсем по-домашнему. - Что ты как маленькая... Вот это, - погладила бумаги, - очень перспективный коммерческий проект, можно сказать, суперпроект. Но у Громяки есть сомнения, и они вполне обоснованные. Деньги нам нужны, скоро выборы, и суммы за этим проектом фантастические, но лоббировать его в открытую нельзя. Если пресса пронюхает, будет такой скандал, какого еще не бывало. Громяке это никак не подходит. На него и так вешают всех собак. Кем он только не был. И растлителем младенцев, и педиком, и фашистом. Ему только недоставало работорговли. А ведь могут повернуть и так. Хотела бы я спросить наших записных моралистов, чем еще может торговать Россия в ее нынешнем положении, кроме нефти?
Я робко попыталась повернуть ее мысли в нужную сторону:
- Значит, то, что мы видели, вот эти мужчины и женщины?..
